Самуил Полетаев - Второе небо

А однажды Полина уехала с мужем в город. Василька отвезли к бабке, к матери Полины, в соседнюю Жуковку. Вернуться думали не раньше как через неделю. Однако на второй день прикатил Василек в деревню. Сам, значит, без бабки, на колхозной полуторке. Вылез из шоферской кабины — и прямо к Нине.

— Ты откуда? — удивилась Нина.

— От бабки удрал.

— Это как — удрал?

— А так вот: бегунки привели!

— Какие еще бегунки?

Василек снял сандальку, задрал пятку и показал:

— А вот тут бегунки! Они в пяточках да в пальчиках живут!

— Ах ты, пятки-пальчики! — рассмеялась Нина, вспомнив потешку, которую сама и сочинила.

Так и остался у нее Василек.

К вечеру приехали из района старики Пылаевы — погостить и на огороде помочь. Сели вместе обедать. Василек первый к столу, первый и ложку в миску. Старая Пелагея Васильевна повязала его полотенцем, утерла ему нос и пристроилась рядом. Сидят взрослые, больше молчат, смотрят, как Василек молотит. Переглядываются.

— Ровно сроду не ел, — сказала Васильевна, подвигая к нему миску. — Не кормят тебя, что ли?

— Это у меня волчок там, есть просит. — И стукнул себя по животу.

— Какой волчок, что болтаешь?

И пошел, пошел городить. Старики только уши развесили.

После обеда сидят за столом, не расходятся, разговор между взрослыми странный возник.

— Николай-то свататься не приходил? — спросила мать.

— Приходил.

— Ну, а ты что?

— Да на что я ему, старуха? Пускай помоложе поищет.

— Дура! Так и век твой пройдет, в девках останешься!

Василек залез на колени к Нине, угрюмо смотрел на Васильевну, сопел.

— Пускай замуж не выходит.

— А почто ей замуж не выйти? Может, ты возьмешь?

— Пускай за меня идет.

— Так ты же маленький.

— Маленький, а подрасту, большой буду.

— Так Нина старухой станет.

— Не станет, — сказал Василек, — она завсегда такая будет.

— Спасибо тебе на добром слове. — Нина потрепала его по щеке. — Иди-ка лучше во двор, прохладись, от тебя жаром несет, как от печки.

Когда Василек убежал, Васильевна сказала сурово:

— Ты, Нинка, не больно малого приучай. Смотри тут за ним, корми, а сама носится по свету, как чумовая. Бабы-то мне на базаре всякое говорили…

— Не зову я его, сам бегает. На кой он мне…

На другой день пришла бабка из Жуковки. Ходила по всей деревне, плакала, искала беглеца.

— Не у вас тут Вася-то наш? Вот ить беда: дочка уехала, на меня свалила, а с ним горе одно. Случись чего с мальчонкой, я буду виноватая. Люди сказали — посмотри у Пылаевых…

Василек, завидев бабку, спрятался на сеновал, а бабка сидела в избе, причитала, жаловалась на соседей, на колхозного председателя, на дочь, на внуков, а наговорившись досыта, стала собираться.

— Ну, так я на вас в надежде, — сказала она, прощаясь.

— Да что с ним сделается, — махнула Васильевна рукой. — И так тут цельными днями пропадает.

Когда бабка ушла, Василек выбрался из своего убежища, нашел своих дружков-приятелей и гонял по деревне до самой ночи.

Дня через три наутро прикатил домой Павел. Приехал один, без Полины — та еще в городе оставалась кое-чего прикупить. Бросил бульдозер во дворе — и к Пылаевым.

Вошел в избу — тихо. Взрослых нет. Василек сидит за столом, язык прикусил, рисует что-то на белой картонке.

— Здравствуй, сынок!

Василек оглянулся, похлопал глазами — и снова к картонке.

— Один, значит? — спросил Павел и присел на лавку. Слегка удивился встрече такой, но виду не подал, достал папиросу. — Как тебе тут? Ничего?

— Я сейчас… — Василек оглянулся и снова к картонке. — Дорисую теремок, а то Нина придет…

Привстал Павел, глазом кинул за плечо Василька — что он рисует там? Домина в три этажа, в окошках человечки, кошки, птицы. Эк его! И когда только научился? Оглядел Павел избу. Полевые букеты по окнам, на стенах березовые охапочки, дух от них легкий и чистый. Его бы Полину сюда, подумал он. Углы барахлом бы забила, духоту развела. А эта чудная какая-то, безгрешная.

В сенях послышались шаги. Василек — швырк табуретку в сторону, бросился к двери, чуть Нину с ног не сбил.

— А я раньше-то кончил! — и показал ей картонку, но тут же, забыв о ней, в сумку залез: чего там принесла?

— Ишь цапун рукастый! — рассердился Павел и встал. — Воли ему много даешь…

Нина оторвала от себя Василька и сумку всю отдала.

— Здравствуй, Паша, — сказала она и покраснела. — Ничего, он меня слушается. Правда, Вася?

— Правда, — кивнул Василек, запихнул за щеку кусок сахара и, вспомнив о картонке, потащил Нину к столу. — Вот тут синица-певица, а тут дятел-работник. А кошка в клетке будет жить. Здесь у них столовая, а там кино показывают.

— А кто у них киномехаником? — спросила Нина.

— Кто? — наморщил лоб Василек. — Яшка-козел.

Павел смущенно хмыкнул в кулак и снова присел на скамью. «Умеет она с ними, — подумал он и несмело оглядел Нину. — И вообще ничего…»

Нина и Василек расселяли зверье в новом доме и о Павле совсем забыли. А он докурил папиросу, встал и тихо вышел во двор. Потрогал привалившийся плетень и в сарай заглянул. «Помочь бы надо, — подумал он. — Сама ничего не попросит».

Вечером из города вернулась Полина. Заглянула сперва в Жуковку, к матери, там и Павла застала — дрова теще колол.

— А где Вася наш? — спросила она, оглядывая двор.

— У Нинки. Сбежал от бабки.

— Чего это он удумал?

— А то и удумал. Скучно ему с вами, а у ней затейливость к ребятам.

— Это почему же «с вами»?

— Ты, поди, и минуты с ним не посидишь…

— Сам бы с ним посидел, — огрызнулась Полина и пошла в избу.

Старуха хлопотала у печи.

— Чем это вы, мама, внуку своему не угодили, что он сбежал от вас?

Мать всплеснула руками и присела на лавку.

— Доченька ты моя, плюнь в глаза, кто скажет чего…

Как начала, так и остановиться не могла: мол, так и этак ублажала мальчишку, ей и самой невдомек, отчего это вдруг убежал.

— Видела я эту Нинку, чтой-то не понравилась она мне, — покачала она головой. — Глаз у нее недобрый, заманчивый. Слышь, бают на селе: Полина, дескать, мать никудышная, так он себе новую подыскал. Своих-то у нее нет, вот и греется.

В избу вошел Павел, остановился в дверях:

— Чего ты, мать, треплешь зря? Про какой глаз заманчивый?

— А ты в наш бабий разговор не встревай, — отмахнулась старуха. — Не твоя забота.

— Тьфу ты, старая! — сплюнул Павел и вышел, хлопнув дверьми. Последнее дело — связываться с тещей.

А бабка подступила к дочке и, бросив взгляд в окошко, задышала ей в самое лицо:

— Чего это он за нее заступается, а? Как думаешь?

— Ладно, мамаша, сама разберусь.

Павел ушел куда-то к дружкам, а Полина добралась до деревни одна. С бабами в пути повстречалась и на Нинку разговор навела. Ничего худого о ней не услыхала, однако все равно от темных подозрений тяжелело сердце. Домой к себе не зашла, а прямо к Пылаевым.