Сусанна Георгиевская - Фея горького миндаля

Сторожу было скучно. Он жил один. Ему была охота поговорить. А ведь это всё же немного лучше — поговорить с шестилетней девочкой, чем с умной лошадью или умной козой. Ведь тем и вовсе нет дела до древности. Они сторожа совершенно не уважали.

— Вы такой ученый, — сказала Катя. — Может быть, вы прочли в своих книжках, как Рихтер, про орехи из миндаля?

— Пусть тебе станет известно, девочка, что мои предки завезли сюда пряности. И миндаль. Издалека. Они много кой-чего с собой привезли: они привезли жизнь свою собственную, своих детей и своих родителей… То, что осталось от моих предков, зовётся древней культурой… Но без древних культур не было бы на свете и нас, со всем, что мы знаем… Не было бы молодых городов с их домами и площадями, с их машинами и деревьями, с их школами и садами… Ты все поняла?

— Я хочу домой, — подумав, сказала Катя. — Я боюсь, что уедет Лена… Мне кажется, она складывала чулки и брюки в свой чемодан!

Катя сильно устала. Но сторож об этом не догадывался. Он прочёл много книг, но не было у него ни дочки, ни сына… И он запамятовал, что от подъёма на такую большую гору может устать такой маленький человек.

Из этого мы должны сделать вывод, что любой учёный может что-нибудь да не знать, перепутать, забыть, упустить… Это с одной стороны. А с другой — ещё не все книги и не про всё на свете написаны: надо быть терпеливым и подождать.

…Давно погасла на небе радуга. Земля как будто забыла про дождь. Всё высохло. Даже Катин синенький сарафан на шлейках и коричневые ботинки.

Сторож взял её за руку, и они пошли.

— На плечо! — приказала Катя.

Услышав это, сторож глубоко задумался… И вдруг догадался, понял. Он посадил её к себе на плечо.

Все знают: спускаться намного быстрей, чем подниматься. (Особенно если у человека длинные ноги, а ты сидишь у него на закорках.)

Они быстро спускались вниз. Сверху Кате были видны умытые кроны деревьев. Вот дерево миндаля — растёт, простирая во все стороны свои ветки, ещё покрытые кое-где цветами.

Кате сильно хотелось спать. Она задремала… И вдруг заметила Лену! Катя сейчас же крикнула:

— Ле-ена!

Лена даже не оглянулась. Она шла вперёд, низко-низко опустив голову, повязанную розовой лентой. Однако самое странное было то, что Лена была запряжена в тачку… В ту самую тачку, что в саду у тёти Муниры! Садовую, с двумя большими колёсами.

В тачке лежал чемодан и учебники. Лена шла, ничего не видя. Тачка её грохотала и грохотала на камнях гор расшатанными колёсами.

— Лена-а-а! Лена-а-а! — кричала Катя.

И вот Лена подняла наконец голову. Она и сторож переглянулись, как двое старых знакомых.

— Ну что ж, — сказал сторож. — Вот подножие горы… До свидания, девочка. Ты отсюда найдешь свой дом?

— Найду, найду!

А Лена всё шло и шла… Изо всех сил грохотала тачка. В тачке изо всех сил подпрыгивали учебники.

— Лена-а-а!

— Мне надоело, что ты за мною подглядываешь, — злым шёпотом откликнулась Лена. — Ты и ночью и днём подглядываешь. Уходи-ка отсюда, Катя… Проваливай!

Но куда же Кате было идти? Одной, оставив Лену в горах?

Она села на землю и тихо заплакала. Дрогнули густые белые бровки Кати; задрожали её щеки и рот — сердитый, большущий рот, похожий на рот мальчишки; заплакала каждая прядка её горчащих дыбом волос и лямки от сарафана, который сторож называл платьем.

Сквозь зажмуренные глаза ей виделось, как она прижимается к Лениному плечу. Сквозь всхлипывания ей слышался Ленин голос. На своих взъерошенных волосах она помнила прикосновение Лениных пальцев.

— Если что случится с тобой, ты кликни меня, — сказал Рихтер. И Катя громко позвала:

— Рихтер!

Вокруг было тихо-тихо… Но ведь не успела ещё садовая тачка откатить далеко… Стало быть, Лена остановилась.

Катя кинулась вслед за ней…

Ни Лены. Ни тачки.

Вот здесь, на этом пологом холме, ещё недавно слышался грохот садовой тачки.

— Лена-а-а!..

Никто не ответил Кате. Только далёкое эхо гор.

Горы покрылись вечерним сумраком. Странно и страшно выступили их прозрачные тени!

Всё сгущались, сгущались тени…

Вот тень от большого камня, вот тень от того холма. А небо всё ещё светловатое. Так бывает на юге перед тем, как совсем потемнеть.

Мгновенно стемнеет небо раз-два! — как будто одевшись в занавес. Этот занавес очень старый. Весь в дырках. Через его прорехи виден свет звёзд. А в самую крупную дырку — луна. Давно пора справить небу хороший занавес.

…Нет ещё над землёй ни луны, ни звёзд… Час вечерний, час серый, час сумрака и теней.

И вот из-за миндального дерева, у подножия которого, плача, сидела Катя, выступила узкая тень, похожая на девушку с растрёпанными волосами.

Колебались макушки деревьев. Тень девушки двигалась, как будто бы танцевала… Простирались вперёд её руки и снова прятались. Вот качнулась её голова, обрамлённая кроной пушистых, густых волос…

Пляшет тень миндального дерева. Свистит в неслышную дудку ветер. Под музыку ветра танцует тень.

И всё!

На этом на самом месте вдруг опустился занавес, показалась над горами и над землёй луна. Засветились звёзды.

Часов эдак в девять вечера Катю к тёте Мунире привёз какой-то чужой шофёр. Он катал туристов по городу, и вдруг в темноте один из туристов углядел девочку.

— Это вам примерещилось, — объяснил шофер. — Это камень. А издали кажется, будто девочка… Поглядите-ка! Так всегда бывает ночью в горах. Вот — тень!.. А похожа на вставшего на задние лапы волка. Верно я говорю?

— Нет. Неверно. Это ребёнок, — сказал турист.

Этот турист был физик. Он был пожилой, почтенный, и у него было пятеро внуков от двоих сыновей.

Физик выскочил из машины и подобрал Катю. Она спала на земле, под деревом, уронив на руку заплаканное лицо.

Поздно ночью явился Миша. Он объяснил:

— Пропала Ленка! Я всюду, всюду её искал.

И тут-то Катя, всхлипывая, принялась рассказывать, что видела Лену. С тачкой… В садовой тачке тёти Муниры лежали Ленины книжки и чемодан… Лена шла, ничего на свете не замечая… А потом затихли колёса тачки… Исчезла Лена.

— Да ты понимаешь, злая девчонка, что говоришь?! — заорал Миша, и тёмные брови его взлетели. Миша будто с ума сошёл! Он запустил пальцы в густые тёмные волосы… Он быстро подёргал волосы. Зубы его сверкнули. Смуглое лицо его изобразило такую большую досаду, какую Катя ещё никогда не видела.

— Да ты понимаешь, ты понимаешь, что говоришь?! — бегая по комнате и захлебываясь от ярости, говорил Миша.

— Понимаю, — ответила Катя шёпотом. — Я видела! На горе. Она спряталась за дерево миндаля. Если хочешь, я покажу тебе это дерево миндаля.

Больше он ни о чём не спрашивал.

Одним движением, до смерти напугав звёздную, он разодрал на себе голубую, выглаженную тётей Мунирой рубаху.