Сусанна Георгиевская - Фея горького миндаля

Люся дёрнула маму за платье.

— Сейчас же поставь его на место, — сказала Люся, — а то увидишь, что будет!

Мама сразу же поставила Василька на пол, взяла Люсю за руку и повела её в коридор, в самый дальний угол.

— Что с тобой, Людмила? — спросила она строго.

— Домой хочу, — сказала Люся сквозь зубы.

— У тебя заболело что-нибудь?

— Ничего не заболело… А зачем ты этот чужого жадного мальчишку на руки берёшь да ещё сыночком называешь? Он что тебе, сын?

— Ах вот оно что! — сказала мама и покачала головой. — А по-моему, это не он жадный, а ты сама жадная… Чёрствый ребёнок! Мне очень стыдно за тебя.

Мама вернулась к ребятам, а Люся стояла в коридоре и плакала. Ей так хотелось, чтобы мама подошла к ней, погладила её по голове, сказала что-нибудь ласковое. И вот наконец Люсино желание исполнилось. Мама вернулась к ней, провела рукой по её волосам и сказала:

— Ну, ты всё ещё плачешь, глупая моя девочка?.. Давай-ка пойдём вместе, покажем ребятам наши квадратики.

Люсе сразу стало легче.

Мама села на игрушечный стул у низенького стола, раскрыла портфель и стала вынимать квадратики один за другим. Достанет квадрат и передаст его Люсе, а уж Люся отдаст ребятам.

— Что это такое? — спрашивала мама.

Ребята узнали всё, что было нарисовано: ягоду, стол, гриб, ёлку… Только колодец никто не мог узнать.

— Это колодец, — сказала мама.

— Лодец, — повторил Василёк и засмеялся.

Он стоял рядом и всё время держал Люсину маму за юбку.

— Он тебе мешает, мамочка? — спросила Люся.

— Нет, ничего, — ответила мама.

И вот они отдали ребятам все квадратики и пошли в раздевалку.

Ребята остались в большой комнате, и только этот толстый Василёк пошёл за мамой следом.

Оделись, собрались уходить. И тут мама заметила у Люси корзинку с цветными тряпками для кукол.

— Отчего же ты не отдала лоскутья ребятам? — спросила мама. — Сама же принесла!

— Сама принесла, сама и унесу, — ответила Люся шёпотом.

— Как хочешь, — сказала мама и опять нахмурилась.

Она попрощалась с женщиной, похожей на доктора, попрощалась с няней. Потом поцеловала мальчика и сказала:

— До свиданья, Василёк.

Но Василёк только ухватился обеими руками за её шарф и смотрел на неё, сдвинув белые пушистые бровки.

— Попрощайся с тётей, скажи ей «до свиданья», — говорила няня, разжимая его пальцы, но он сопел и перехватывал шарф повыше.

— Пусти! — сказала Люся. — Прицепился, как репейник!

Мальчик удивлённо посмотрел на неё и выпустил из рук шарф.

Мама и Люся вышли на жёлтую крутую лестницу и стали спускаться вниз по ступенькам. И вдруг за дверью раздался отчаянный, горький-прегорький плач:

— Мумуля муя! Мумуля муя!..

Мама на минутку остановилась и посмотрела наверх.

— Идём скорей, мамочка! Я так проголодалась! — сказала Люся.

Мама ничего не ответила, взяла её за руку, и они ушли.

Всю обратную дорогу мама молчала: не то сердилась на Люсю, не то думала про что-то своё.

Только и было интересного за всю дорогу, что зашли в магазин да купили вишнёвого варенья. Зато, когда вернулись домой, всё стало совсем хорошо. Зажгли свет, накрыли стол и сели вдвоём пить чай с вареньем, будто этого Василька и на свете не было. После чая Люся построила дом из разрисованных мамой кубиков, а мама взялась за свою работу. Всё было как всегда.

И завтра, и послезавтра, и послепослезавтра всё было как всегда. Работали, ходили вместе в кино. Один раз даже поехали на автобусе в Парк культуры и отдыха и посмотрелись там в «кривое зеркало». А про детский дом разговоров у них больше не было.

Но через неделю случилось вот что. Мама вернулась домой с большим-большим пакетом.

— Что там такое? — спросила Люся.

— Не трогай, — сказала мама, — потом увидишь.

Но Люся не могла дождаться, когда будет «потом». Она потихоньку подошла к пакету и провертела сбоку дырочку. Внутри было что-то голубое, стёганое — наверное, одеяло.

— Это тебе или мне? — спросила Люся.

— Кому понадобится, — сказала мама.

Пока Люся смотрела сквозь дырочку на одеяло, мама открыла шкаф и стала разбирать Люсины вещи.

Передники мама положила отдельно, а башмаки и курточку завернула в глянцевую бумагу и спрятала в портфель.

— Ты куда это хочешь нести мои полусапожки?

— Да ведь тебе они уже давно малы…

— А кому же они не малы?

Мама отложила портфель в сторону, села в кресло перед столом и взяла Люсю за обе руки.

— Люся, я должна тебе что-то сказать.

— Лучше не говори… Ну да ладно, скажи.

Мама покашляла и стала зачем-то медленно переплетать Люсины косички.

— Давай-ка мы возьмём к себе ещё одного ребёнка. У тебя теперь нет папы, и это большое горе. А есть такие дети, у которых после войны не осталось ни папы, ни мамы. Ты понимаешь, Люсенька, никого-никого! Вот я и хочу взять такого ребёнка. Я ему буду мамой, а ты — старшей сестрой.

— Ой, — сказала Люся, — ты, кажется, опять про своего Василька!

— Да, про него, — ответила мама, — про нашего Василька. Я уже получила разрешение его усыновить, и скоро мы ею возьмём к себе.

— К себе? Значит, он всегда будет жить у нас? И ты будешь его кормить, спать укладывать, игрушки ему делать?

— Да, — сказала мама.

— Значит, это для него ты одеяло покупала? Новое, голубое!

— Нет, для тебя, дочка. А ему отдадим твоё, маленькое. Ведь ты уже выросла.

— И сапожки мои ему отдашь и фартуки?

— Разве тебе их жалко?

— Нет, мне не жалко, а только я этого мальчишку почему-то не люблю. Найдём другого.

— Когда же это ты успела его не полюбить?

— А вот когда ты меня в коридоре из-за него ругала. Раньше этого никогда не было!

— Не из-за него, а из-за тебя самой, — ответила мама. — Раньше ты так себя никогда не вела…

Через несколько дней мама с Люсей опять пошли в детский дом.

В детском доме их сразу же повели в комнату директора.

Комната была маленькая, белая, и в ней за столом сидела женщина в белом халате, которую Люся в прошлый раз приняла за доктора.

— Ну, вот и хорошо, — сказала женщина. — Сердечно поздравляю, товарищ Морозова! Признаться, жалковато всё-таки отдавать. Дивный парень!.. Только начнёшь привязываться к ребёнку, вдруг какая-нибудь мамаша возьмёт его и усыновит.

— Право, мне не хотелось вас огорчать, Антонина Петровна, — сказала мама.

— Да что вы, что вы, голубушка! Я же шучу. Желаю вам вырастить хорошего сына.

В это время в комнату внесли аккуратно завёрнутый пакет.

— Это его приданое, — сказала директорша. — А вот и он сам!

Через порог осторожно, высоко подняв толстую ножку, переступил Василёк. На этот раз он был в новой голубой блузке и причёсан на косой пробор.

— Здравствуй, мой Василёк! — сказала мама.

Василёк протянул ей обе руки, как будто только её и ждал.