Меган Маккаферти - Вторая попытка

— Университеты Эмхерст, Пьедмонт, Суартмор или Уильямс.

Я решила послушаться маму и начала подавать заявления в эти четыре вуза, которых не одобрил Пол Парлипиано. Скорее всего, он понял бы мое желание находиться в безопасности, то есть подальше от Нью-Йорка. Я даже осмелилась поднять эту тему в разговоре с Тэрин, пока мы разбирали доказательства теорем.

— Тэрин, а твой сводный брат упоминал, что мы случайно встретились с ним этим летом?

Она даже не подняла своих огромных глаз.

— Ну, так вот, мы с ним пересеклись. Он сказал мне, что я должна поступать в Колумбийский университет, что я и собиралась сделать, пока, ну знаешь, все это не случилось у них на Манхэттене.

Было похоже, что она хочет натянуть свою шерстяную шапку на глаза.

— Не говорил ли Пол, что теперь ему хочется уехать из города, что ему страшно из-за того, что еще может произойти?

Она смотрела на меня сквозь толстую занавесь своих волос и не отвечала. Наверное, она хочет, чтобы наши отношения оставались сугубо деловыми.

Мне все еще кажется, что ни один университет из моего списка мне не подходит. Я пытаюсь убедить себя, что безопаснее оставаться в том мирке, который Мак назвал моим «милым пригородом». Зачем кому-то бомбить стеклянный шар со снегопадом?

На нем была черная рубашка. Это было единственное исключение из униформы, посвященной дням недели. Он перестал носить одну из своих футболок в память о том кошмарном вторнике, который произошел больше месяца назад.

Но тем не менее произошло это все во вторник.

Секунду назад я лежала на кровати, слушала «Наверху у Эрика» и думала о том, что я должна чувствовать облегчение, ибо уже разослала свои документы в четыре университета, но почему-то лучше на душе не стало. Короче, самая обычная жизнь.

Секунда прошла, и… волшебство! Великолепие!

— Привет, Джессика.

Раз! МАРКУС СТОИТ В МОЕЙ СПАЛЬНЕ.

На самом деле, он подпирал стену всем своим длинноногим и длинноруким, татуированным и сутулящимся безразличием.

Все мое тело наполнилось звоном тысяч колокольчиков.

— Ты молчишь, потому что удивлена, или потому что тебе неприятно?

— Э-э-э… — МАРКУС ФЛЮТИ СЮИТ В МОЕЙ СПАЛЬНЕ. — Не неприятно.

Да и не очень удивлена. Просто… это как-то сверхъестественно. Мои руки и ноги стали совершенно бесплотными. Казалось, они были наполнены гелием, который легче воздуха, и поэтому взлетали вверх, вверх, вверх. Да и голова уже не была такой твердой, как прежде.

Маркус осмотрелся в комнате, как бы впитывая в себя обстановку. Затем повернулся ко мне. И тут я начала воспарять в воздух.

— Смотри-ка, — сказал он, вынимая руки из карманов своих потертых джинсов, чтобы указать на мозаику, которую Хоуп сделала мне на шестнадцатый день рождения. — Ты выгладишь счастливой.

Он был прав. Это был портрет розовощекой счастливицы с блестящими глазами. Я была счастлива тогда, и это не было моей заслугой. Счастье тогда само меня выбрало. Но ответить Маркусу я не смогла, потому что была занята тем, что старалась не взлететь еще выше.

— Не знаю, видел ли я тебя когда-либо такой счастливой, — улыбнулся он.

Это было настолько в его стиле: прийти ко мне совершенно обычным вечером, после того как мы практически не разговаривали девять месяцев, и продолжить свои игры с моим разумом с того самого места, где он остановился в прошлый раз.

Игры с моим сердцем.

Я ничего не отвечала, вся моя энергия уходила на то, чтобы оставаться на поверхности: одной рукой я цеплялась за спинку кровати, другой держалась за одеяло.

— Я не планировал приходить сюда сегодня. Это был внезапный импульс. Возвращался с репетиции и увидел, что у тебя горит свет. Я остановил машину, вышел, постучал в твою дверь и вежливо поговорил с твоими родителями. Затем поднялся по лестнице, открыл дверь, и вот я здесь.

Он остановился и осмотрел книжную полку, на которой, к сожалению, стояло больше дисков DVD, чем настоящих книг. Затем стал разглядывать плакат «Шестнадцать свечей». Я изо всех сил держалась, боясь взлететь вверх, вверх вверх, и быть разрезанной на мелкие кусочки вентилятором на потолке.

Он снова обратил свое внимание на меня.

— Можно я присяду?

Я нервно закивала, продолжая бороться с левитацией.

Пока он выдвигал стул из-под письменного стола, я быстро посмотрела на себя в зеркало. Волосы мои были собраны под бейсболкой с символикой университета Уильямс, которую мне подарили, когда я ездила на день открытых дверей. Спортивные шорты на талии были сколоты английской булавкой. Сейчас модно носить штаны на бедрах, но мои спускаются слишком уж низко, поскольку я потеряла аппетит. Слава богу, что я сидела, и Маркус не увидел слова «СЕКСАПИЛЬНАЯ», написанного под моей тощей задницей, — эта подстилка под попу была подарком-шуткой от Хоуп. Хуже всего то, что на мне был топик, который от многочисленных машинных стирок стал совсем прозрачным. Я быстро подняла с пола словарь и прикрыла им свою отсутствующую грудь в надежде, что это одновременно прикроет меня и притянет к земле.

Маркус развернул стул к себе, чтобы сесть на него верхом, а не как все обычные люди. Он посмотрел на пасмурные стены, которые мы с Хоуп некогда покрасили в серый цвет прямо по розовому. Этот эксперимент в стиле «сделай сам» с треском провалился.

— А ты знаешь, что цвет, в который покрашены твои стены, когда-то изменил мир?

Я была слишком занята тем, что парила в воздухе на несколько сантиметров выше одеяла, чтобы отвечать на вопросы.

— Цвет мов, — продолжил он.

Еще на полтора сантиметра выше. Заметил ли он?

— Изобретение этого оттенка в 1856 году вдохновило мастеров на создание новых красок, что, в свою очередь, привело к многочисленным научным открытиям.

Два сантиметра…

— Забавно, как нечто настолько незначительное может так сильно повлиять на историю…

Он оставил свой комментарий — как и меня — висеть в воздухе.

— Это была шутка, — усмехнулся он.

— Я поняла, — кивнула я.

— Просто я вспомнил времена, когда мы только начинали с тобой общаться.

— Да.

— И я задавал вопрос.

— Я помню.

— В качестве опоры для разговора.

— Правильно.

— Чтобы поддержать разговор.

— Ага.

Он вел к тому, чтобы я задала ему нужный вопрос.

— Почему ты здесь?

Он шумно сложил вместе ладони — раз! — и я свалилась вниз на кровать.

— Я здесь, потому что мне нужно сказать тебе две вещи. Я решил сказать их тебе, потому что то, что я тебе не говорил важные вещи раньше, уже привело к нынешней ситуации нашего необщения. Я ничего не рассказываю тебе, а ты мне. — Он остановился, положив подбородок на спинку стула, которая сейчас находилась перед ним. — Ты меня понимаешь?