Ая эН - Библия в СМСках

– Не спишь? – осторожно, неуверенно спросила бабушка.

«Сплю!» – мысленно ответил Салим. Бабушка постояла-постояла рядом и ушла. Салим потихоньку открыл глаза. Бабушка стояла на прежнем месте.

– Ты вот что, – зашептала бабушка. – Поговорить надо. Пока малой не проснулся.

Салим сел на кровати. У них так никто про младших братьев не говорил – «малой». Слово было непривычное, как и сама бабушка Вера, приехавшая из неведомого далекого города, который назывался Елец. «Звонит Елец – нам капец», – вздыхала неизменно мама, когда соседка с четвертого этажа звала ее к телефону. А потом и им, наконец, установили телефон. И привычную фразу мама стала повторять после окончания разговора. Уже вроде и не к месту, а так, по старой привычке. Бабушка звонила регулярно, четыре раза в год: на Новый год, на день рождения мамы, на день рождения Стаса и за день до своего собственного дня рождения. За день – специально, чтобы мама Салима «ради старухи не тратилась». День рождения Салима был спустя две недели после маминого, поэтому Салима бабушка поздравляла с мамой за компанию. И поэтому получалось, что Салима бабушка вроде и не поздравляла. Да больно ему и надо! В этом году они впервые сами позвонили бабушке на дэ-рэ. А ее не оказалось дома…

«Малой» спал, надув губы. Он всегда так спал. А перед тем как проснуться, начинал причмокивать. Странно он причмокивал, но Стас вообще странный ребенок. Участковая врачиха говорила, что младший Макаров отстает в развитии. Что в три с половиной года ребенок не должен говорить о себе в третьем лице, не должен зажимать карандаш в кулаке при рисовании, не должен часто-часто моргать, если не понимает, о чем его спрашивают…

Салим скользнул за бабушкой в кухню.

– Дверь в комнату… закрой, – прошептала бабушка.

«Дверь» и «в комнату» бабушка произнесла обычным своим голосом, а «закрой» – сквозь слезы. Салим прикрыл дверь поплотнее и прошел к столу. От бессонной ночи его немного подташнивало. Бабушка стояла, притулившись к холодильнику. Одной рукой она крепко обхватила себя за талию (если, конечно, у толстых старых людей есть талия). А второй зажимала себе рот. Чтобы не расплакаться в голос. В этом было что-то фальшивое. Наверное, то, что если человек хочет расплакаться в голос, то зажимать рот – не поможет. А если поможет – значит, не так уж и хотелось реветь. Или хотелось, но для показу. А если не хотелось или для показу – зачем зажимать? У бабушки были широкие шершавые пальцы, морщины над верхней губой и несколько черных жестких волосин по подбородку. И еще она прислонялась грязной кофтой, с кладбища, к их белому холодильнику, почти новому.

На «почти новом холодильнике» мысли Салима начинали путаться. После холодильника голове Салима хотелось подумать о маме, о том, как она купила его вместо шубы. Но о маме думать было нельзя, категорически, а возвращаться к бабушкиным волосинам – тошнило еще больше.

Тогда Салим схватился за стену. Взглядом. Не потому, что дома и стены помогают, а потому что… потому что обои, вот! Обои, которые надо было клеить встык, были на их кухне наклеены внахлест. Из-за этого те коричневые полоски, которые ближе к нахлесту, оказались уже тех, которые в середине. Салим никогда раньше не замечал этого, надо же, вот только теперь заметил. А из-под нахлеста в одном месте, выше бабушкиной головы, вытек когда-то клей. Там теперь такая полоса неровная. Еще и размазанная. А левее – точки, это брызги наверное. Когда они тут появились? Вон про дырки от гвоздиков Салим точно может сказать, откуда они: тут были приколоты два кленовых листа с рожицами – он подарил их маме, когда в садик ходил, в младшую группу. А наклейка вкривь – это уже Стаса работа, Стас на рожицы не способен.

Прошла вечность, и стены растворились в ней вместе со всеми потеками и дырками. Осталась одна пустота. Это была настоящая, неподдельная, пелевинско-чапаевская пустота. В этой пустоте бронетанком стояла бабушка. Она зажимала рот ладонью и не шевелилась. Но Салим слыхом не слыхивал о Пелевине, поэтому возможное сюрреалистичное продолжение создавшейся ситуации его не пугало. «Надо купить новые обои и поклеить их встык!» – подумал он. У пустоты от этой позитивной мысли безвольно подогнулись коленки, и она задумалась о капитуляции. Люди, находящиеся на кухне, этого не заметили. Тогда пустота исчезла. Вместе с вечностью.

– Я спать хочу, – сказал Салим.

Бабушка сначала согласно закивала – мелко-мелко, а потом согласилась:

– Да.

Салим пожал плечами и повернулся, чтобы уйти. Раз разговор окончен…

– Ты только на минутку присядь, Санечка, – попросила бабушка. – На одну минуточку…

Салим сел. Главное, не показать бабушке, что Санечкой его называла только мама.

Бабушка тоже присела. И заговорила о том, что она старая. Что там, далеко, у нее хороший дом. Что этот дом должен достаться теперь им, двум братьям. Что Санечке, как старшему…

Главное, не показать бабушке, что Санечкой его называла только мама.

Что там и школа лучше, и к Москве ближе. А в Москве институты есть – Санечке образование получать, в люди выбиваться, четырнадцать лет – не шутка. Что не может она одного брата взять, а другого оставить тут одного..

Главное, не показать бабушке, что Санечкой его называла только…

Да и Стаса надо врачам хорошим показать, что там у него с глазками, раз он моргает, может, полечить его. А как она там с ним одна, с убогим-то, одна, без Сани… И дом там у бабушки такой – хоть на велосипеде катайся. И друзей Саня себе там мигом…

Главное, не показать бабушке, что Саней его называла…

А Стасу мы скажем, что мама в больнице, лечится. Он, Стасик, малой еще. Саня все понимает, а юристы говорят, что одного Саню несовершеннолетнего нельзя оставить, подсудное это дело, юристы говорят, одного-то…

Главное, не показать бабушке… Ничего не показать…

– Ты чего молчишь-то все? – забеспокоилась вдруг бабушка, нагнувшись к Салиму.

И хотя между ними был кухонный стол, странный запах кладбищенской земли обдал Салима новой волной.

– Ба, ты где всю ночь была? – хрипло, не своим голосом, спросил Салим.

– У Гали, – удивилась неожиданному вопросу бабушка. – У Галины, этой, как ее, Торшеровой, что ли…

– Торшиной, – механически поправил Салим.

Галя Торшина была их соседкой, через подъезд, и самой близкой маминой подругой. А еще, по совместительству, крестной матерью Стасу. Ее муж юристом не был, но, по слухам, когда-то учился на юриста, и за советами весь дом к нему бегал.

– А чо ты у нее делала?

– Ну как чо… – окончательно растерялась бабушка. – Дела обсуждали. С переездом. Квартиру вашу куда девать. Сдавать или продавать… Чего ж она простаивать будет?