Иван Василенко - Заколдованный спектакль

Очнулся я оттого, что кто-то дул мне в лицо. Было темно, как в погребе. Я тихо спросил:

— Кто тут?

— Я.

Голос был Артемкин.

— Ты жив?

— Жив, — сказал Артемка.

— Я тоже жив. Где мы?

— Не знаю. Кажется, в подвале. Ты слышишь, что делается наверху?

— Нет, — сказал я. — У меня гудит в голове.

— А ты прислушайся.

Я приподнялся и стал слушать:

— Кажется, стреляют.

— Стреляют, — сказал Артемка. — Это наши.

— Тебе больно? — спросил я.

— Больно. У меня, наверно, ребро сломано. А тебе?

— Мне нет. Только в голове гудит. И что-то теплое льется у меня из глаз. Кажется, я плачу.

— А ты не плачь. Нас спасут.

— Я не потому. Мне очень хорошо, оттого я и плачу. Я горжусь, что ты мой друг. Ты герой, Артемка.

— Какой там герой! — вздохнул он. — Просто вспомнил, как однажды Пепс вот так же в цирке заговорил, и тоже вот…

— А ты видел, как полковник ударил казака?

— Видел, только не понял за что.

— Он хотел заступиться за тебя.

— Правда? — встрепенулся Артемка.

— Да и другие солдаты… Ох, и кричал же на них Потяжкин!

— Ну, так они теперь и воевать ему будут! — сказал Артемка с довольным смешком.

Но я все еще не мог унять слез. Они лились и лились у меня по щекам.

— Артемка, давай пообещаем, что всю жизнь посвятим нашему делу, — сказал я, уже не сдерживая себя.

— Да мы ж ее уже посвятили, — просто ответил Артемка.

В то время когда мы с Артемкой сидели под замком в подвале, Ванюшка с пятью ребятами, переодетые в казачью форму, все ближе подбирались к городу. Встречая по пути дозорные посты, они называли пароль, подъезжали вплотную и без выстрела снимали часовых. За этим маленьким разъездом бесшумно двигался весь наш отряд.

Когда до окраины города оставалось версты три, Ванюшка вдруг услышал впереди топот чьих-то ног. «Казаки» придержали коней и стали по обе стороны дороги. К ним быстро приближался человек, казавшийся в темноте непомерно длинным. Человек не мог не видеть впереди себя всадников, но бег не замедлил наоборот, припустился еще быстрее.

— Сама-ара-а! — страшным басом прокричал человек, явно намереваясь промчаться мимо всадников.

«Эге! — подумал Ванюшка. — Раз знает пароль, значит, белый». И, поставив коня поперек дороги, крикнул:

— Стой!

В ответ длинный выругался:

— Вот я тебя, мерзавец, посажу на гауптвахту, так ты научишься обращению!

Ванюшка взмахнул плетью и огрел его. Длинный шлепнулся в пыль, перевернулся и выругался еще крепче. Спешившиеся всадники схватили его за руки.

— Братцы! — изумленно сказал Семен Безродный. — Генерал!

— Чего врешь! — строго прикрикнул на него Ванюшка. — Будут тебе генералы по ночам пешком бегать.

— А я говорю, генерал! — не унимался Безродный. — Я, брат, ночью лучше кошки вижу. Вот они, аполеты. И лается, как генерал.

Ванюшка вытащил из голенища электрический фонарик и посветил им. В туманно-голубоватом снопе света заискрился пышный генеральский эполет.

— Что за черт! — сказал Ванюшка. — И впрямь генерал. Чего ж он шпарит по степи?

— Самосшедший, — предположил кто-то.

— Канальи!.. Ракалии!.. Я вас, курицыных детей! — опять закричал длинный. — Отвечайте немедленно: какой части?

— Да, — сказал задумчиво Ванюшка, — ругается он соответственно… Только голос, товарищи, больно знакомый. Где я слышал этот голос?

— На голос нашего Трубы походит, только позлее будет, — заметил Безродный.

«Генерал» ахнул:

— Да кто ж вы такие? Ванюшка, неужто это ты?

— Я, — сказал Ванюшка. — А это ты, Труба?

— Ох, я!.. А то кто ж! Ну, а вы чего ж такие? Вроде казаков стали. Или к белым перекинулись?

— А ты чего такой? Или до генерала у них дослужился?

— Ой, да я ж прямо со сцены… Недоразумение быстро выяснилось.

— Братцы, голубчики! — заторопил Труба, чуть не плача. — Скачите к командиру, спасайте Артемку с Костей! В подвал их сволокли. А живы, нет ли не знаю.

— В подвал? А где он, этот подвал? — глухо спросил Ванюшка.

— Да там же, под самым ихним штабом.

Ванюшка озорно вскинул голову:

— А что, братцы, нагрянем на этот подвал? Форма у нас подходящая, пароль знаем…

И, наверно, помчались бы молодые партизаны к нам на выручку, не спросясь командира, помчались бы и загубили бы все дело, весь план и сотню наших людей, если б не вмешался самый старший из них, фронтовик германской войны Петр Кучеренко:

— Это как же так? Нам поручили дорогу для главных сил прочистить без выстрела, а ты хочешь всю вражью силу на ноги поставить?

Ванюшка поскреб в затылке:

— Ну, так сажай же «генерала» к себе за спину и скачи к командиру. — Он тронул поводья, но тут же повернул коня назад и, наклонившись к Трубе, смущенно сказал: — Я того… извиняюсь. В другой раз, если случай выдастся, огреешь меня.

Нас освободили, когда в городе еще шел бой. Первыми в подвал ворвались Ванюшка, Труба и Таня.

Когда Ванюшка осветил нас своим фонариком и Труба увидел Артемку в страшных кровоподтеках, он схватил его руки, уткнул в них свое лицо и громко, надрывно зарыдал. Артемка, стиснув зубы, поднялся на колени, но силы оставили его, и, уронив голову на грудь, он медленно стал валиться на землю.

И тут я понял, что, поддерживая все время со мной в темноте разговор, он делал это сверх сил, ради меня, чтобы не дать мне упасть духом.

Над Артемкой склонилась Таня, а мы трое, полные ярости, бросились наверх. Я оторвал от пояса Ванюшки гранату и сунул ее к себе в карман.

Наверху нас ждал тот самый казак, которого полковник ударил по лицу.

— Товарищи, — сказал он хрипло, — я с вами…

Казарма еще пылала, освещая все вокруг трепещущим багровым светом.

Мы хотели бежать в проулок, откуда доносились выстрелы и крики, но в это время из окна белогвардейского штаба выпрыгнул какой-то человек, одетый в серый пиджак и полосатые штаны. Он оглянулся, втянул голову в плечи и побежал вдоль забора.

— Потяжкин! — крикнул я, узнав в штатском человеке по его сутулой спине и несгибающимся ногам Артемкиного мучителя.

— Он самый! — подтвердил казак.

— Где? — гневно обернулся Ванюшка.

— Вон, вон… к калитке подбегает!

Пришпорив коня, Ванюшка в одну минуту оказался рядом с офицером-палачом:

— А, так ты мужиков сечь!.. Вот тебе за марьевских! Вот тебе за тузловских! Вот тебе за каменских!..

Плетка то взлетала вверх, то со свистом падала на сутулую спину.

— За Артемку! За Артемку дай ему! — яростно прогрохотал Труба.

— За Артемку! — тотчас же подхватил Ванюшка. — За Артемку!.. За Артемку!..

Потяжкин бежал что было духу и так выкидывал своими вдруг обретшими сгибаемость ногами, будто старался достать себя пятками пониже спины.