Иван Василенко - Золотые туфельки

— По лицам видно, что дела на фронте плёвые, — злорадно шепнул Кубышка.

Дав одно представление, кукольники вернулись домой. А в назначенный час Ляся с верным Васильком опять шла по мокрым аллеям рощи.

Студент уже ждал в беседке. Когда Ляся вошла, он с болезненной гримасой сказал:

— Я здесь с утра… Который час, не знаю. Решил, что вы уже не придете…

— Почему? Думали, что нас забрали? — с улыбкой спросила девушка.

— Могло и это случиться… А могли и просто так не прийти… Мокро… «Унылая пора, очей очарованье!..» Но какое же очарованье, когда… Ну да ладно! — прервал он себя. — Спасибо, что пришли. А то сижу — только шорох дождя в листве. Теперь и это приятно. «Приятна мне твоя прощальная краса…»

— Прочтите всё, — попросила Ляся и, когда студент взглянул на нее удивленно, объяснила: — Я тоже знаю эти стихи наизусть, но мне интересно, как читаете вы.

— Хорошо, — сказал он послушно и прочитал все стихотворение до конца, где оно так неожиданно обрывается:

Читал он хорошо: просто, без ненужного пафоса. Но последнюю строчку произнес с такой горестной ноткой, что Ляся взглянула на него с немым вопросом.

— Да, да, — смутился он слегка, — я тут, кажется, перехватил… Как всегда, вложил в чужие слова свой смысл. Но ведь никто не знает, о чем спрашивал этими словами Пушкин. Может, и он о том же? Конечно, применительно к своему времени.

— А вы о чем? — спросила Ляся, чувствуя за словами студента какую-то драму.

— О чем?.. — студент задумался. — Если вы не поскучаете, я расскажу… тем более, что мне здесь не с кем поделиться, нет друзей. Я много читал, еще до революции, и Маркса, и Каутского, а главное — Плеханова. Какой это мыслитель! Маркс и он открыли мне целый мир. А когда началась революция и Плеханов в своей газете «Единство» стал писать против взятия власти пролетариатом, я растерялся. Сердцем я был с теми, кто штурмовал Зимний дворец, а умом — с меньшевиками. Тут в город пожаловал сам Деникин. И встречает его не кто-нибудь другой, а сам городской голова, меньшевистский лидер Николаев. Встречает с хлебом-солью и с такой вот речью (я ее запомнил назубок): «Ваше высокопревосходительство, мне выпала большая честь приветствовать вас от имени городского самоуправления. Городское самоуправление всегда стояло на страже закона и порядка и верит, ваше высокопревосходительство, в вашу высокую и благородную миссию». А в это время Добровольческая армия уже заливала землю народной кровью, порола крестьян, вешала рабочих. Прочитал я в газете эту речь — и побежал в меньшевистский комитет. Спрашиваю: «Можно мне присутствовать на заседании, когда будут исключать Николаева?» — «За что?» — удивился секретарь «А за речь, сказанную на вокзале». — «Вы, — говорит, — с ума сошли. Эту речь мы в комитете составляли». Я постоял, постоял и побрел домой. А недавно попал мне в руки номер «Правды» с «Письмом к рабочим и крестьянам» Ленина «Меньшевики и эсеры, все без изъятия, помогают заведомым бандитам, всемирным империалистам, прикрашивая лжедемократическими лозунгами их власть, их поход на Россию, их господство, их политику», — прочитал я там. И до того стыдно стало! Стыдно и больно!.. Особенно, когда прочитал в конце письма: «Долой колеблющихся, бесхарактерных…» Вот уж поистине не в бровь, а в глаз мне!.. — Студент встал, прошелся по беседке и угрюмо сказал: — Извините, что так подробно о себе… Наболело у меня.

— Нет, это интересно, — живо отозвалась Ляся. — Я таких людей еще не встречала.

— Поверьте, я даже хотел махнуть на все рукой и пойти на сцену. Не все ли равно, кто будет играть Гамлета — меньшевик или большевик! Но подумал и решил: нет, искусство не обманешь, от жизни никуда не уйдешь, разве только в могилу. Подумал и так позавидовал одному мальчишке, простому сапожнику, с которым когда-то на любительской сцене подвизался. Уж он-то не знал бы сомнений!..

— Какому… сапожнику?.. — насторожилась Ляся. — Как его звали?

— Мальчишку? Артемкой. А что?

— Артемкой?!

— Неужели вы его знали? — удивился студент. — Но откуда? Ведь это было так давно, а вы только с лета здесь. Он пропал, исчез, как сквозь землю провалился. Или вы его в другом месте встречали?

— Нет… — покачала Ляся головой. — Расскажите мне о нем все, что знаете.

И студент Алеша Лунин, не пропуская ни одной подробности, рассказал, как пришел однажды к ним, гимназистам, босоногий мальчишка-сапожник, чтоб тоже играть на сцене, как долго не давали ему роли и смеялись над ним, как поразил потом он всех своей необыкновенной игрой, как великодушно взял на себя «вину» гимназистов за «крамольную» пьесу и попал в каталажку и как, наконец, исчез из города, не оставив и следа.

Ляся слушала, низко опустив голову. А когда подняла ее, Лунин в испуге вскрикнул:

— Боже мой, у вас в глазах слезы!.. Но почему же, почему?

— Так, — сказала Ляся отворачиваясь, — просто день такой мокрый. Я сегодня уже плакала раз.

Дождь не прекращался несколько дней. Немощеные улицы окраины утопали в грязи. Кубышка и Ляся почти не выходили из дому. Даже в полдень в комнате было сумрачно. Ляся томилась еще сильнее. Как ни далеки кукольные представления от гармонического мира звуков и движений, но даже Петрушка был отдушиной для артистической натуры девушки, особенно в последнее время. Теперь же и Петрушка умолк, будто из него вынули неугомонную душу озорника и пересмешника.

— Скорей бы отсюда! — с тоской говорила Ляся. — У меня здесь сердце болит.

— Еще бы не болело, когда того и жди… — ворчал Кубышка.

— Не только поэтому, папка… Тут столько всяких воспоминаний…

…Возвращаясь с завода, Иван Евлампиевич, хозяин домика, сумрачно рассказывал:

— Совсем очумели, проклятые! Хватают кого попало. Им там, на фронте, по зубам дают, так они тут отыгрываются. Ну да не отыграются! Скоро уж, скоро…

Однажды он задержался так, что Марья Гавриловна, его жена, даже забеспокоилась. Пришел, когда уже стемнело, и на плече принес мешок с чем-то.

— Вот, — положил он мешок на топчан, — приданое вам. Сказано так: хоть и грязища кругом, а завтра с куклами выйдите в город обязательно. Покажите для отвода глаз чего-нибудь — и домой. А вечером переоденетесь и пойдете огородами в Блюковский переулок. Там вас на извозчике один студент будет ждать. Он вас и доставит до причала.

— Какой студент? — подозрительно спросил Кубышка.

— А рыженький. Да вы его, сказал Герасим, знаете. Это ему вроде первого партийного поручения. У него и документы ваши. И вот еще что: не говорите покуда Ваське нашему, а то тут реву не оберешься. Еще за вами увяжется.