Анна Гарф - Кожаные башмаки

Фатыма-апа тоже, должно быть, дружит с этими жаркими человечками, не отходит она от печки. Руки учительницы дрожат, и мелко-мелко вздрагивают её крылатые ресницы.

«Плачет она, что ли? А может быть, всё ещё никак не согреется?»

Миргасим подхватил ягнёнка, поднял повыше:

— Апа, возьмите барашка, обнимите его, сразу согреетесь! Не верите? Бабушку спросите: живое согревается живым.

Взглянула на Миргасима апа, и что она сделала? Обняла барашка? Взяла на руки? Ошибаетесь! Не ягнёнка, но Миргасима она руками обхватила и вдруг ПО-ЦЕ-ЛО-ВА-ЛА!

Ох уж эти женщины! То плачут, то целуются.

После бурана всё переменилось. Кустарник по берегам речки покраснел, ветки глянцевые, будто лаком покрытые, и на них крупными лилово-розовыми бусинами нанизались первые почки. Кусты ещё по-зимнему прозрачны, но, если издали посмотришь, видно, как поднимается от кустов едва различимая, едва видимая пелена, будто чьё-то лёгкое дыхание. И небо над кустами, над речкой чуть затуманено этими весенними вздохами, но выше оно чистое, празднично яркое и немного влажное, словно только что умытое.

У школьного крыльца синим зеркальцем блестит лужа, вокруг неё ходят сизые голуби, и от их тонких красных лап остаются на снегу следы, похожие на перепутанные строки непонятных букв.

Но от Миргасимова каждого шага след такой глубокий, будто здесь не мальчик шёл, а медведь. Каждая впадина, едва вытащишь ногу, сразу заполняется водой, превращается в озерко.

Озёр этих по дороге в школу не счесть! Каждому хочется оставить свой след на рыхлом снегу. А Темирша решил посмотреть, какой глубины будет озеро, если он пойдёт не по дороге, а по обочине. Шагнул — и по колени провалился!

День сегодня какой-то удивительный, весёлый! И Фатыма-апа на крыльцо вышла, солнышку смеётся:

— Скорее, скорее раздевайтесь, разувайтесь, одежду хорошенько развесьте, чтобы высохла, и бегите на собрание. У меня сегодня хорошие новости.

В руках у неё газета, маленький листок, размером меньше «Пионерской правды», всего один только листок.

— Это боевой листок, — говорит апа, — фронтовая газета.

В газете портрет солдата с орденом на груди.

Миргасиму невдомёк, кто это. Абдулу-Гани человек этот тоже незнаком. Высокий лоб, красивые усы, длинные брови, светлые глаза. Но старшие ребята сразу солдата узнали.

— Да ведь это красавец Ахмет! — воскликнула Наиля.

Она не сказала «это Ахмет, отец Фаима».

«Спасибо ей», — подумал Фаим.

Отца своего он стыдился, никогда о нём не упоминал. Их разлучили лет пять назад, когда Фаиму было всего два с половиной года. Однако легенды о проделках этого ловкача всё ещё передавались из уст в уста по всей округе. Да и Саран-абзей не упускал случая попрекнуть племянника:

«Не слушаешься? Кончишь, как отец!» — и страшнее этого ничего не могло быть: отец сидел в тюрьме.

Историю Ахмета слыхал и Миргасим — в маленькой деревне люди всегда на виду. О каждом здесь помнят: знают, когда родился, на ком женился, чем отличился, прославил отчий дом или запятнал.

Были времена — заведовал красавец Ахмет в районном центре столовой и продовольственным магазином.

Поварам в столовой он говорил: «Когда будете варить мясо, прибавляйте побольше воды — если кому не достанется мяса, то ему достанется мясной отвар. Цена порции одинаковая, ибо суп мясной, но, когда станут требовать мяса, отвечайте: кому какое счастье! Одному досталось, у другого порция разварилась. Не нравится, вот фартук, вот поварёшка, иди становись на моё место! И вы будете всегда правы».

Продавцам в магазине советовал: «Если отвешиваете сахар, вешайте полной мерой, но предварительно немного намочите мешок. То же самое можно проделать с солью. Вашей вины в том нет, что сырые продукты становятся тяжелее, и таким образом и покупатель не в обиде, и вы при своих интересах. В крупу добавляйте песок или золу. Хорошая хозяйка хорошо моет крупу и никому от такой добавки не будет вреда. А плохую хозяйку пусть учит муж, если песок заскрипит у него на зубах. Вина тут её, он прав, а вы ни при чём. Ей будут кричать «неряха», а вам никто не скажет «воры», потому что отвешено было правильно».

Старший брат красавца Ахмета прозвище получил Саран, что значит «скупой», зато младшего, Ахмета, все называли Юмарт — «щедрый».

Особенно восхваляли доброту Юмарта друзья-приятели, те, что сами ни на какой работе долго не задерживались, а за столом посидеть любили. Хозяином Ахмет-Юмарт был хлебосольным, поскольку угощал не на свои, а на государственные денежки.

Жена его, прекрасная Зейнаб, утром ела халву, а вечером плов, сынок Фаим ходил в шёлковых рубашках, бархатных штанишках, сафьяновых сапожках…

Кончилась эта весёлая жизнь печально. Красавец Ахмет, по прозванию Юмарт, попал в исправительный трудовой лагерь, прекрасная Зейнаб с маленьким Фаимом приехала в деревню к Сарану-абзею. Оставила мальчика и направилась туда, где отбывал наказание муж. В дороге простыла и умерла.

И вот смотрите — портрет Фаимова отца во фронтовой газете, орден на его груди.

Фатыма-апа читает вслух письмо, которое вместе с газетой прислал в школу красавец Ахмет, Ахмет-солдат, Ахмет — отец Фаима.

— «…О сыне своём много думал, — читает Фатыма-апа, — горько было думать: «Фаим — сын вора». Может, и такой человек найдётся, кто скажет: «Фаим — вор, сын вора…» И я работал в исправительном лагере как зверь.

Зверски работал, имя сыну своему зарабатывал. А как услыхал, враги ступили на нашу землю, попросился на фронт.

Милость эту мне оказали, оружие доверили. Теперь сражаюсь. Если придётся, свою вину кровью смою, своей жизни не пощажу. Хочу, чтобы люди сыну моему когда-нибудь сказали: «Фаим — сын Ахмета отважного». Выше голову, сынок. Если суждено нам, сын мой, встретиться, отец дружбы твоей, поверь, будет достоин».

А за окном щёлкали капели, но Миргасиму казалось, будто это стучит-поёт сердце Фаима.

Зашуршал рыхлый снег по крыше; должно быть, пополз к краю. Так и есть — шлёпнулся вниз!

«Хорошо, что никто не стоял там, — подумала Фатыма-апа. — Надо будет послать старшеклассников сбросить снег с крыши».

А Миргасим жалеет, что не был там, куда шлёпнулась глыба тающего снега.

«Засыпало бы меня, завалило, а весной растаял бы и вместе с талым снегом побежал бы ручейком по полю, прибежал бы к речке, влился бы в море…»

Щёлкает, сверкает за окном, звенит капель.

— Весна нынче будет ранняя, — заметил дядя Рустям.

Он пришёл сегодня в школу, он поздравляет с радостной вестью Фаима.

— Похож ли сын на своего отца-героя? — говорит он. — Да, похож, особенно глаза.

— Отцу Фа-аима н-н-надо от-тветить, — произнёс Темирша. — М-мы напишем ему…