Элия Барсело - Хранилище ужасных слов

— Если решила ехать, поторопись — трамвай отходит через три минуты. Удачи тебе, Талья!

Девочка схватила рюкзак и опрометью бросилась к остановке, но уже у выхода из парка сообразила, что не поблагодарила старика. Она обернулась и крикнула:

— Большое спасибо, сеньор!

Однако у скамейки уже никого не было.

— Привет, Педро! Это Мигель, отец Диего. Сыну трубочку не передашь?

Педро взглянул на растянувшегося на диване Диего, который знаками давал понять, что не хочет ни с кем говорить. Зажав трубку рукой, Педро очень тихо, но четко произнес:

— Это твой отец.

Диего нехотя сполз с дивана и с недовольной миной подошел к телефону:

— Слушаю.

— Ты не ходил на занятия?

— Неохота было. А что случилось?

— Ничего, просто я звоню домой, а там никто не отвечает. Талья уже должна была вернуться. Не знаешь, где она может быть?

— Понятия не имею.

— И всё, больше ничего сказать не хочешь?

— А что ты хочешь услышать? Наверное, ей, как и мне, дома тошно, вот она и ушла к Пепе или Хуанме.

— Но она не говорила, что собирается уйти?

— Да нет, папа, ничего она не говорила! Сегодня утром она вообще была как зомби. Мы встретились на кухне и сразу же разбежались. Она знает, что я у Педро, — может, тоже сюда придет. — Он на мгновенье запнулся, но все-таки произнес: — Подарил бы ей на Рождество мобильный, как она просила, сейчас позвонил бы, и все дела.

— Диего! — Отец явно начинал злиться. — Я запрещаю…

— Да ладно, ладно. Если отыщется, я тебе позвоню.

Оба замолчали. Диего слышал, как отец пытается выровнять дыхание и успокоиться, чтобы не сорваться на крик при сотрудниках банка, в котором он работал. Спустя несколько секунд Диего тихо спросил:

— От мамы что-нибудь слышно?

Мигель ответил не сразу.

— Сказала, позвонит сегодня вечером, когда устроится. Не спрашивай где — я сам не знаю.

Теперь Диего задержал дыхание, страшась продолжения.

— Сынок, тебе уже почти двадцать, и я могу говорить с тобой откровенно. Иногда ничего нельзя поделать — всё кончается, и нужно просто это принять, понимаешь?

— Да, — ответил Диего, судорожно соображая, как избежать новой неловкой паузы, поскольку отец, судя по всему, продолжать не собирался. Педро смотрел на него в растерянности. Диего был его лучшим другом, и он был бы рад ему помочь, но не знал чем. Единственное, что пришло в голову, это изобразить спящего, склонив голову на сложенные кисти рук. — Педро предлагает мне остаться ночевать, папа.

— Бросаешь нас с сестрой одних, да? К тому же вечером я должен быть на ужине.

— Опять? — вырвалось у него против воли.

— Думаешь, деньги, которые ты тратишь, влетают в окно? — И снова Диего, будто горячим ветром, обдало с трудом сдерживаемым отцовским гневом. — Я работаю, у меня есть и обязательства, и обязанности…

— Хорошо, — прервал его Диего. — Мы с Педро придем часов в восемь, а когда ты вернешься, снова уйдем.

— В половине восьмого.

Диего хотелось возразить «Нет, в восемь», но он понимал: сейчас отцу как никогда нужно, чтобы последнее слово осталось за ним.

— Договорились.

Он повернулся к Педро, и тот растерянно улыбнулся.

— Ну что ж, придется еще раз поработать нянькой. Пойдем пока пройдемся.

Талья ехала в трамвае уже довольно долго, и чем дальше, тем беднее и непригляднее становились районы — словно это был другой город, не тот, где она жила с рождения. Люди садились, но через четыре, пять, шесть остановок выходили. Желающих сесть становилось всё меньше, и, когда появились фабрики, о которых говорил старик, трамвай почти опустел.

Талья точно не знала, что делает в этой тьмутаракани, но старик сказал, здесь ей попробуют помочь, а в этом она сейчас нуждалась сильнее всего. Не знала она также, решится ли войти в хранилище, — но ничего ведь не случится, если она просто на него посмотрит. По словам (старика, здание почти разрушено, и чем же, интересно, смогут помочь ей те, кто в нем работает? Однако попытаться все-таки стоит. В конце концов, она здесь одна, и даже если струсит, оправдываться ни перед кем не придется. К счастью, старик не предложил ее проводить, потому что тогда ей пришлось бы искать защиты в доме у Пепы, своей подружки. Но нет, он просто сказал, куда ехать и что там должно находиться, и оставил одну. Хотя вдруг у него есть сообщник, который поджидает ее в том здании?

Талья в испуге огляделась, не следит ли за ней кто-нибудь, но к тому моменту трамвай практически опустел. Тем лучше — она спокойно доедет до места, осмотрится, а там видно будет. Если бы папа подарил ей на Рождество мобильный, как у всех девчонок, она могла бы позвонить и сказать, где находится, чтобы в случае чего ее можно было найти. Но отец никогда о ней не думал и вообще не думал ни о чем, кроме своей работы да еще споров, которые в последнее время они с мамой вели постоянно.

Трамвай остановился. Они прибыли на последнюю остановку. Когда водитель вышел покурить, в вагоне оставались только она и какой-то паренек, по виду ровесник ее брата.

— Через пять минут уезжаю! — крикнул водитель, заметив, что пассажиры выходят, растерянно озираясь по сторонам, но тут рядом затормозил трамвай, двигающийся в обратном направлении, и он отвлекся на болтовню с приятелем.

Талья взглядом поискала в глубине улицы серое здание, но вокруг все было затянуто пылью, так как только что на раскинувшейся неподалеку строительной площадке произвел разгрузку огромный самосвал. (Она поправила рюкзак и пошла туда, где должно было находиться хранилище. Парень из трамвая двигался ho другому тротуару, по теневой стороне, но в том же направлении, и она украдкой на него поглядывала. Блондин, высокий, как баскетболист, с широкими плечами и пружинистым шагом — с такими длинными ногами он мог бы давно ее обогнать, однако не делал этого, будто не знал, куда идти, или боялся слишком быстро добраться до места.

Приблизившись к стройке, Талья сошла с тротуара, обогнула самосвал и снова посмотрела в глубь улицы. На другой стороне пересекавшего ее проспекта с жилыми домами и фонарями вздымалось старое уродливое серое здание с разбитыми окнами. Вероятно, это оно и есть.

По спине поползли мурашки — ледяные муравьи страха. Вот бы сейчас оказаться дома, за уроками, чтобы не оставлять их на выходные, или с Пепой перед телевизором, или в школе, пусть даже на ненавистной физкультуре.

Где угодно, только не тут, в этом неизвестном районе, когда нос забит пылью, по шее течет пот, в желудке пустота, но не от голода — хотя после утреннего молока у нее крошки во рту не было, — а от волнения. И все-таки назад пути нет. Она должна рискнуть.

У перекрестка Талья внимательно посмотрела по сторонам, нет ли машин, но тишину нарушало лишь урчание все того же самосвала, и она быстро перешла дорогу. Птицы здесь не пели, потому что, сколько хватало глаз, не было ни единого дерева, а люди, наверное, сидели на своих фабриках или уже кончили работу, часы-то показывали почти три. Солнце, разбиваясь о мрачные квадратные громады, с трудом высекало искры из ветровых стекол нескольких припаркованных автомобилей — и вокруг ни души…