Андрей Некрасов - Завидная биография

Любое порученное дело они выполняли добросовестно и аккуратно, и Геннадий Михайлович еще в самом начале смены объявил звену благодарность за отлично составленные планы лагерных строений и карту территории лагеря.

Эта серьезная, по-настоящему нужная работа, которую мальчики выполнили с большим знанием дела, с первых же дней так крепко связала семерку друзей, что с тех пор они так и остались неразлучным «картографическим звеном» лагеря. И своей и отрядной работы «картографам» хватало. Они редко сидели сложа руки и в словесной перепалке почти не участвовали. А если говорить о картах, то в чем, в чем, а уж в этом деле у первого звена первого отряда в лагере равных не было.

Тем обиднее прозвучало язвительное замечание Гоги, которая — это знал весь лагерь — всегда говорила только правду.

И сейчас же после линейки в отрядах и звеньях начались расспросы и разговоры. Невидимая трещина обиды и недоверия уже грозила расколоть весь лагерь… на два лагеря.

Старшая вожатая тут же заметила эту невидимую трещину и сразу после купанья вызвала в штаб вожатую второго отряда Нину Новокшонову.

О чем они говорили там, что рассказывала Нина о походе, никому неизвестно. Но зато от слова до слова можно восстановить разговор, происходивший в то же утро в круглой комнате, которую Гога окрестила «храмом семи мудрецов».

Комната эта помещалась в башне и имела несколько необычный вид. Четыре стрельчатых окна, выходившие на четыре стороны света, щедро освещали эту просторную комнату со сводчатым потолком, и ее обитатели могли видеть все, что делалось на реке и на лагерной площадке.

Посредине комнаты стоял самодельный семиугольный стол, сбитый из досок и покрытый сверху листом фанеры. Этот стол сделал правофланговый звена Миша Залетаев — высокий, сильный, неразговорчивый мальчик. При первом знакомстве он казался ленивым и медлительным. Но те, кому довелось приглядеться к нему поближе, знали Мишу как самого прилежного и трудолюбивого пионера первого звена.

Неутомимый водонос и дровосек, неплохой рисовальщик, был он в то же время и столяром и сапожником и даже умел вязать на спицах. Но, как ни странно, с математикой у него не ладилось, и даже здесь, в лагере, он частенько раскрывал учебник, стараясь упорством победить отсутствие математических способностей. А что без математики не обойтись, он убеждался на каждом шагу.

Даже тут, когда мальчики задумали сделать свой стол, Миша никак не мог начертить правильный семиугольник, пока ему не помог Слава Заев, или попросту Зайка, который был не только лучшим музыкантом, но и лучшим математиком в лагере.

Это Слава придумал наклеить посредине стола круглый лист плотной бумаги, разграфленный причудливыми секторами. В центре круга, под углом 55° к горизонту стояла наклонная медная игла, тень от которой в солнечные дни показывала мальчикам точное время. Это Слава темными вечерами рассказывал товарищам о сложных законах движения светил, и тогда «храм науки» до самого отбоя превращался в маленькую обсерваторию…

Против каждого из углов стола, словно лучи семиконечной звезды, головами к стене, стояли семь аккуратно заправленных коек. Рядом с койками — семь некрашеных табуреток, и у каждой койки, прямо на стене, простая самодельная полка. На полках лежали книги, готовальни, ножи, краски, карандаши, детали каких-то приборов, засушенные жучки, разноцветные камешки и десятки еще каких-то, вероятно очень нужных, вещей, в назначении которых с первого взгляда трудно было разобраться.

Над койками висели объемистые рюкзаки и семь довольно поношенных кепок, ни одна из которых за всю смену так и не надевалась на голову.

Над подушкой у Гриши Брагина висел еще автомат-трещотка и настоящий полевой бинокль, который в отличие от кепок очень редко оставался на своем гвозде.

Над Славиной койкой красовался блестящий отрядный горн. У Игоря Кузнецова поверх кепки болтались отличные автомобильные очки-консервы. У Тоси Додонова — тюлевый сачок на длинной палке, у Левы Вяжлинского — пара тренировочных боксерских перчаток, у Миши — небольшой, но очень острый топор в удобном кожаном чехле.

Таким образом, можно было сразу узнать о личных наклонностях каждого из пионеров первого звена. И только у Владика над койкой ничего не висело, но зато рядом стоял отдельный столик и на нем лежала стопка книг и несколько общих тетрадей.

Непосвященному зрителю эти книги и тетради ничего не могли рассказать, но весь лагерь и без того знал, что Владик Киряев больше всего на свете любит историю и, в частности, тот ее обширный раздел, который называется «история географии».

Больше в комнате ничего не было, если не считать рулона чертежной бумаги, рулона кальки и нескольких начатых карт, приколотых прямо к столу и накрытых газетами.

Эта комната, которая являлась, конечно, предметом зависти всех остальных звеньев, принадлежала «мудрецам» по праву. В первый же лагерный день, во время съемки плана большого дома, они нашли ее, неуютную, заваленную разным хламом и обжитую пауками всех пород. Мальчики сразу облюбовали эту комнату и, закончив работу, выпросили у Геннадия Михайловича разрешение поселиться тут, в башне.

Геннадий Михайлович любил предприимчивых ребят. Он не стал возражать. Мальчики сами побелили стены, построили стол, начисто выскребли песчаником грязный пол, перетащили койки, и первое звено отлично зажило здесь немножко замкнутой, но деятельной и дружной жизнью.

В эту комнату и торопились «мудрецы» сразу после купанья, чтобы на секретном совещании обсудить создавшееся положение.

Двери в «храме семи мудрецов» не было. Попадали туда через люк, устроенный прямо в полу, или тем путем, которым пользовался Тосин приятель Петрушка.

Петрушка просто влетал в окно. Но ничего удивительного в этом нет, потому что Петрушка был смешной жирный клест, который каждый день прилетал сюда за подачкой.

В то утро Петрушка важно прохаживался по столу, ожидая гостеприимных хозяев и в то же время немного побаиваясь их появления. С деловым видом он подошел к солнечным часам, посмотрел на тень от стрелки и укоризненно покачал головой, всем своим видом намекая на то, что время подавать завтрак… Вдруг он прислушался, насторожился и, подпрыгнув два раза, вспорхнул на окно.

Внизу, под полом, раздались торопливые шаги, люк торжественно приподнялся, и в залитую утренним солнцем комнату, ловко выжавшись на руках, вскочил Лева Вяжлинский, самый веселый, самый шустрый и самый хитрый пионер первого отряда.

Следом за ним, тем же приемом, но не так искусно, выскочил из люка Тося Додонов, за ним остальные, и к тому времени, когда испуганный Петрушка облетел башню кругом, вернулся на то же окно и с опаской заглянул в комнату, «мудрецы» уже мирно сидели за столом. Только Тося, знакомый с повадками своего друга, с каким-то лакомством в руке поджидал Петрушку у окна. Наконец уселся и он. Началось секретное совещание.