Виктор Голявкин - Этот мальчик

Я прибегаю домой и говорю:

— Почему мне не даёте платок?

— Какой платок тебе надо?

— Носовой, конечно, какой же ещё, — говорю.

— А ты сам бери, — говорит мама.

— Где его брать?

Мама подводит меня к шкафу и показывает целую гору носовых платков.

— А я не знал, — говорю.

— А ты знай, — говорит мама.

На другой день в каждый карман я положил по платку. Гора платков в шкафу сразу стала намного меньше — у меня оказалось порядочно карманов. Я ни на минуту не забывал про свои карманы, потому что в каждом был чистый платок. Я вынимал их по очереди и всё время вытирал нос, хотя этого не требовалось, но не зря ведь платок носовым называется. Мне очень нравились мои платки. Один был в клеточку, другие в полоску.

За это я получил в школе замечание: «Весь урок занимался носовым платком».

Дома отец спросил:

— Ты что сегодня такой сердитый?

— Вот, — говорю, — видишь? — И показываю ему замечание. Мне казалось, он должен похвалить меня: ведь у меня при себе носовой платок, и осудить учителя, что он не понимает, как это здорово. — Вот, — говорю, — платки виноваты. — Я вынимаю их все из карманов и бросаю на стол. Мне кажется, что чем их больше, тем лучше.

— Зачем тебе столько? — удивляется отец. Он отбирает все платки и отдаёт их маме.

— Что же человеку без платка ходить, что ли? — говорю.

Отец говорит:

— Занимаешься мелочами, вместо того, чтобы делать в школе главное — слушать учителя.

— А вот и нет! — говорю.

— Согласись, что я прав, — говорит отец.

— Почему это ты прав? — говорю.

— Знаешь, — говорит, — такое моё мнение, так мне кажется, такая мысль у меня мелькнула, — и смеётся.

Особенно мне последние слова про мысль понравились.

И тут вдруг я почувствовал, что и у меня мысль мелькнула. Мелькнула или не мелькнула? Кажется, мелькнула: отец неправ! Я тут же решаюсь с ним поспорить.

— Отец, — говорю я. Первый раз в жизни я называю его «отец», а не «папа». Мне кажется, так лучше звучит, когда имеешь своё собственное мнение. — Я ни за что с тобой не соглашусь!

— Как так? — удивляется папа.

— Платок вовсе не мелочь. А самое главное дело.

И я рассказал ему, как Вася меня выручил.

Папа выслушал меня и тоже стал спорить:

— Дело тут было не в платке, а в человеке. В Васе всё дело. Он оказался неплохим человеком: сообразительным, добрым.

Тут я снова почувствовал, что опять у меня в голове мысль мелькнула, и продолжаю спорить:

— Послушай, — говорю, — отец, а что бы делал этот добрый человек, если бы у него платка с собой не было?

— Как сказать, — говорит папа. — Наверно, он что-нибудь бы придумал.

— Вот если бы у него не было с собой платка, тогда бы ему надо было что-то придумывать. Но у него был платок. И это было самое главное дело. Согласись, что это так, — говорю.

Не знаю, согласился ли со мной мой отец. Только он полез к себе в карман и проверил, есть ли у него носовой платок.

Платок в кармане был.

Между прочим, я тоже один платок себе оставил в маленьком кармашке на всякий случай.

А утром ещё один платок с собой в школу прихватил.

И вот опять я в школе сижу. Спокойно сижу на уроках. Ни с кем не разговариваю. Не с кем просто. Никто ведь ничего не понимает. У меня всё в порядке. Целых два чистых носовых платка при мне на всякий случай. Вот я и жду подходящего случая, когда вдруг мой чистый платок понадобится.

В тетради аккуратно упражнение пишу, в другой тетради ужасно сложные примеры совершенно правильно решаю.

Стараюсь прямо сидеть.

На перемене не бегаю, чинно прогуливаюсь по коридору.

Но не дают человеку покоя. Всё время подбегают и дёргают. А учитель даже спросил:

— Ты что, брат, болен? Нет? Что же ты сегодня ходишь, будто кол проглотил?

— Какой кол? Никакого кола не было, — удивляюсь я.

— Палку, значит, — улыбается учитель.

— Ах палку, а я уж об оценке подумал. А какую палку?

— Ну ладно, ладно, иди, всё в порядке, — сказал Пал Палыч.

Вот именно — всё в порядке.

На следующем уроке у меня опять мелькнула мысль: «Я всё же аккуратный человек. Я ведь ОЧЕНЬ аккуратный человек. Я даже САМЫЙ аккуратный человек в нашем классе, а может быть, во всей школе!»

После этого меня как будто что-то подтолкнуло изнутри, будто какой-то дополнительный моторчик завёлся, и я уже больше не мог сидеть на месте. И ходить больше тоже не мог. Я кинулся на всех драться. Не просто так кинулся, а чтобы всем показать: я САМЫЙ сильный человек.

Я действительно побил всех, которые попались мне под руку и не успели убежать. У меня мелькнула мысль: куда же это они разбегаются? Не могут сообразить, что драться надо, сопротивляться, а не разбегаться.

Вдруг как заору:

— Чтоб я больше вас не видел! Слышите?

А они смотрят на меня и ничего не понимают.

Я поглядел на свои кулаки и сказал:

— Ну то-то! Кто полезет — получит!

Ничего совершенно не сообразили. Но объяснять тут некогда.

Гордый, я шёл домой.

В прихожей у нас стоит большое зеркало. Оно давно стоит, но я его почти не замечал, а тут решил посмотреть на себя в это зеркало.

Посмотрел. Вытер пот со лба платком. Волосы поправил. Ещё раз как следует на себя посмотрел. И тут у меня мелькнула мысль: между прочим, я, пожалуй, самый красивый мальчишка из всех, которые тут ходят.

Конечно, это так и есть. Все должны об этом знать. Да все, наверно, и так знают.

Зеркало осталось стоять на своём месте, а я побежал. Я бежал к Васе как можно скорей застать его дома.

Застал.

И тут я сразу увидел, какой Вася хилый. Во рту зуба нет. Какой-то растерянный.

Тут-то я его и решил ошарашить.

— Ты знаешь, говорят, я самый аккуратный, самый сильный, самый красивый человек.

— Кто говорит? — испугался Вася.

— Все говорят. Думаешь, нет?

— Ну да, не может быть…

— А ты что, не видишь, что ли?

— Так не бывает… — лепечет Вася.

— Ну и дурак же ты, — говорю.

Нечего мне с ним больше разговаривать. Ясно, он ничего не понимает. Ни чуточки.

Ну и пускай дома сидит, а я пошёл.

У кого бы ещё спросить про это самое? Ага, а бабушка на что? Старые люди бывают самые умные. Они всё знают да помалкивают. Потому что никто у них ничего не спрашивает. А вот я и спрошу.

И спрашиваю как самый вежливый человек на свете. Самые первые слова у меня теперь «пожалуйста» и «извините».

— Скажи, пожалуйста, бабуля…

— Не знаю, не знаю, ничего не знаю…