Юрий Томин - Витька Мураш - победитель всех

Осенью к нам в школу прислали директора.

До этого мы без директора сто лет жили, и ничего, а тут взяли и прислали.

Школа у нас небольшая: один восьмой, один седьмой класс, а остальных я не считал, сколько их там, всякой пузатой мелочи.

Поселок наш не такой, чтобы уж зверски большой, но и не такой жутко маленький. Есть столовая, баня, клуб, а магазина целых два, правда, один керосиновый.

Еще есть совхоз.

Еще есть море.

А вот директора все не было.

Кто только за директора у нас не пробовал…

Сначала — наш физрук. Но директором он был недолго, потому что при нем дисциплина поднялась, а успеваемость начала падать. Потом — Мария Михайловна, учительница литературы. Она очень старая, и при ней стала падать дисциплина. Последним был завхоз Евдокимыч. Тут все сразу упало, поднялось только столярное дело.

Но и Евдокимыч ушел на пенсию.

И вот приехал настоящий директор. То есть тогда еще никто не знал, настоящий он или нет.

От совхоза ему давали квартиру в новом каменном доме, но он ее брать не стал, а взял старый деревянный дом поближе к воде.

Мать видела, как он разгружался, когда приехал.

— Чего-то не пойму я — насовсем он приехал или как… — сказала она. — Всего-то два чемодана, тюк какой-то и книжки. Вроде как дачник.

— Корову, что ли, он привезти должен? — спросил отец.

— Корову не корову, а жену, например… Или хоть телевизор… Что это за директор, если он телевизора не нажил.

— Человек не барахлом определяется, — сказал отец.

Отец с матерью у меня часто ссорятся. А если по правде, то мать на отца все время нападает. Ей все равно, за что его ругать. Она хочет, чтобы он выпивать бросил. Он тоже говорит, что хочет, только у него не получается. И тут уж мать может его пилить хоть из-за дождя, хоть из-за снега, хоть за то, что директор телевизора не привез.

Так уж получилось, что нового директора мы до урока не видели. Он, когда вещи выгрузил, сразу куда-то уехал, а когда приехал, то прямиком в школу.

Второй урок у нас должен был быть немецкий. Но немецкого у нас не было уже три недели, потому что немка летом вышла замуж за какого-то дачника и уехала в город.

Три недели вместо ее уроков мы спокойненько себе играли в футбол. Но в тот день шел дождь и все раскисло. Мы сидели в классе и просто трепались.

Вчера по телевизору передавали фильм про полет на планету Венера, и мы спорили о том, могут ли быть на Венере люди. Одни говорили, что могут, а другие — что нет.

— Глупый спор, — сказал Борька Умник. — Сами знаете, наши ракеты уже на Венеру садились… Там температура пятьсот, а давление сотня. Какие вам еще люди?

— А в фильме на Венере была девушка… — сказал кто-то из девчонок.

— А фильм фантастический, — ответил Умник.

Этот Борька может любой спор испортить. Он просто жутко умный. Читает все подряд, а главное, все запоминает. Про чего ни говори, он все уже заранее знает. За это его Умником и прозвали.

— А может, они по-другому устроены, не как мы, — сказал я.

— Ученые не знают, а ты знаешь!

— Я не знаю, а предполагаю.

— Ученые не предполагают, а ты предполагаешь?

— Засохни, Умник! — разозлился я. — Может, на Венере сейчас ползают около нашей ракеты сороконожки и рассуждают, есть на земле сороконожки или нет.

— Почему сороконожки?

— Потому что там люди такие. У них по сорок ног. Это у ребят. А у девчонок по двадцать.

— Можешь, Мурашов, не выставляться, — сказала Наташка Кудрова. — Все знают, что ты девочек ненавидишь.

От этой Наташки мне просто жизни нет — все время ко мне лезет. Цепляется к каждому слову, особенно если я про девчонок говорю. «Ненавижу — не ненавижу». Да мне вообще на них наплевать. Как на столб на какой-нибудь. Если, например, столб стоит, люблю я его или ненавижу? Да мне все равно, есть он или нет, — что столб, что девчонки.

— Ненавижу? — спокойно спросил я. — Да я вас просто не замечаю! Вот это правильно будет.

— Не замечать ты их не можешь, — возразил Умник. — Они же не прозрачные, значит, ты их замечаешь.

В этот момент в класс влетел Вовка Батон и заорал:

— Директор идет! Прямо в наш класс!

Батон — не фамилия, Батоном его зовут за то, что он один раз целых два батона съел. Мать ему за что-то накостыляла, а он всю булку слопал. Говорит, ему от обиды всегда есть хочется.

Девчонки окружили Батона и стали спрашивать, какой директор — молодой или старый и какое у него лицо — доброе или злое.

— Глаза — во! — сказал Батон и показал руками круг вроде тарелки. — Руки — во! Зубы — во! Сейчас он вас всех съест!

Батон заржал, плюхнулся на парту и замер. Остальные тоже быстренько уселись и уставились на дверь.

Вошел директор. Мы встали.

— Гутен таг! — сказал директор.

Мы молчим.

— Гутен таг, — еще раз повторил директор.

— Чего? — спросил Батон.

Мы так и грохнули. А директор даже и глазом не моргнул.

— У вас ведь сейчас урок немецкого? — спросил он.

— Ага… — ответил Батон.

— Нун етцт нох айн маль: гутен таг! [1] — Теперь еще раз: здравствуйте! (Нем.)

— Гутен таг, — ответил Батон, и мы тоже забормотали по-немецки — недружно очень, будто горох на сковородку посыпался.

— Садитесь, — сказал директор, сам подошел к столу и принялся нас разглядывать.

А мы разглядывали его.

Руки у него и правда были здоровые, под пиджаком даже как будто мышцы видать. А насчет зубов Батон натрепался, зубы нормальные, только один серебряный.

И все-таки непохож он был на директора. Почему, это я объяснить не сумею: и сидел он не как директор, и смотрел не как директор. Евдокимыч, например, когда стал директором, сразу себе галстук купил. А у нового не было ни галстука, ни даже рубашки, а толстый такой свитер под пиджаком.

— Зовут меня Иван Сергеевич, — сказал директор.

— Мы знаем, — ответил Батон.

— А что вы еще знаете? — спросил директор.

— А все, — ответил Батон. — Вы — директор. Жить будете возле бухты. Скоро, наверное, обратно уедете.

— Почему ты так думаешь?

— А вещей у вас мало, — сказал Батон.

Директор усмехнулся. Вот тогда я у него серебряный зуб и увидел.

— Может быть, и не уеду, — сказал директор. — Может быть, мне здесь понравится.

— Не понравится, — мотнул головой Батон. — У нас скучно. Кина нет… В Приморск нужно ездить.

— В одном «кине» все и дело? — спросил директор. — Или еще есть причины? Может быть, тебе одному скучно, а другим весело?