Георгий Струмский - Наско-Почемучка

Наско спрашивал:

— А это верно, что композитор слышит на триста звуков больше, чем обыкновенный человек?

Но нам хватало и тех многочисленных звуков, которые звучали на нашей поляне, составляли огромный лесной оркестр. Каждую минуту в него вливался какой-нибудь новый звук, вторгался новый певец, вплетались новые голоса.

— А это верно, — спрашивал Наско, — что художник различает больше красок, чем мы?

Ну что ему ответить? Может быть, и так. Но нам хватало и тех сотен красок, которыми пестрели древние горы. У одного только зелёного цвета было столько оттенков!

Зелёный цвет травы возле наших ног был один, а на краю поляны — другой, у нижних веток сосен — третий, а у вершины — четвёртый. По-разному зеленели склоны близких и далёких гор.

Различными были густой зелёный цвет старых сосен и лёгкая зелень берёзок. Совсем неповторимым и невероятным был зелёный цвет далёкого пшеничного поля.

А достаточно было, чтобы солнце чуть-чуть подвинулось к западу или тоненькое облачко прикрыло его, как бесконечные оттенки зелени образовывали всё новые и новые сочетания.

Чтобы послушать лесные звуки и рассмотреть лесные краски, к нам подошёл тонкий и стройный, как мальчишка, учитель Николов. Он присел на скамейку, положил руки на колени и улыбнулся. А двое приятелей продолжали говорить, каждый увлечённый своей идеей:

— Не хотел бы я быть подёнкой и прожить всего двенадцать часов, — вертел головой Ванка.

— Знаете, в одном городе из-под земли пробилась вода, — обращался ко мне Наско. — Из подземной реки. Люди веками и не подозревали о её существовании, жили, строили, пахали, а река текла под ними, никому не известная. И вот она прорвалась!

Но вдруг Наско перестаёт говорить про реку и начинает фантазировать:

— Если взять и крутануть назад стрелки часов, может быть, вернётся вчерашний день и мы опять послушаем вчерашний концерт по радио.

Иввик старается попасть ему в тон и озабоченно морщит лоб:

— Если пойти и повернуть ветряк на север, лето кончится, пойдёт снег, а мы не взяли с собой ни лыж, ни санок.

Николов слушал их, посматривал на меня синими глазами и улыбался своей улыбкой застенчивого человека. Я улыбнулся ему в ответ и обнял за плечи:

— Эх, товарищ Николов, детям снятся такие сны, которые нас уже не посещают.

Учитель рассмеялся и развёл руками:

— Как я читал где-то — заколдованный круг. Наши деды ездили на лошадях, но боялись автомобилей. Наши отцы путешествовали в автомобилях, но опасались самолётов. Мы летаем самолётами, но страшимся ракет. А наши дети полетят в ракетах, но будут бояться лошадей. Одним словом — заколдованный круг.

Николов встал и пошёл к ребятам, которые собирали хворост для костра.

Я двинулся к палатке с намерением отдохнуть. Прежде чем лечь, я увидел в окошко двух мальчишек. Они всё ещё сидели на скамейке на краю поляны и оживлённо разговаривали. Иввик листал какие-то газеты, а Наско-Почемучка смотрел в бинокль на дальнее поле. Я лёг на раскладушку, сказав себе, что через четверть часика встану.

Так и было. В тот вечер мы с Наско остались одни. Сидели на скамейке. Я просматривал новый номер «Септемврийче», а Наско глядел в бинокль на дальнее поле.

— Наше село отсюда не увидишь, но один из кварталов в Кюстендиле словно вот тут, рядом со мной. Кажется, протяни руку — и дотронешься до крыши… Там, в стороне, что-то сверкает, не то стёкла парников, не то маленькое водохранилище.

— Может, это подземная река пробивается? — поддразнил его я.

— Не смейся, это ведь всё правда, что я тогда говорил. — Наско перестал смотреть в бинокль. — Я вот думаю, что тёплые источники Хисарлыка и Кюстендила, может, тоже воды какой-нибудь подземной реки, которая столетиями течёт у нас под ногами.

Наско снова поднял бинокль и приблизил к себе город.

Поглядел через бинокль и я, но так, рассеянно. Не мог же я догадываться в тот момент, какой долгий путь придётся пройти, сколько бед пережить, прежде чем мы сумеем вернуться назад, в тепло и зелень родных мест.

Мы стали смотреть на Руены. Вот на одной полянке углядели Цветанку и Латинку. Цветанка собирала ягоды, а Латинка пыталась нарисовать две сосны, отражающиеся в воде.

Бумажные голуби Милчо Техники взлетали всё выше и выше. Два из них приземлились на крыше «Ёлочки-сестрички» и так и не вернулись на землю к своему конструктору, который изо всех сил размахивал руками, точно сам собирался взлететь.

— Эй, Милчо, не забыл про наш спор? — крикнул Наско.

— Какое там забыл! Я и утром встал пораньше, и в мёртвый час не спал. Дело идёт!

— А до скольких досчитал?

— Тайна! — покачал головой конструктор бумажных голубей.

— Ладно, пусть остаётся тайной. Но один день уже прошёл, осталось только шесть!

Вчера Милчо Техника и Наско-Почемучка заключили пари. Наско сказал, что миллиард — это грандиозное число, а Милчо на это только пренебрежительно свистнул.

— Если будешь каждую секунду называть одну цифру, за сколько времени досчитаешь до миллиарда?

— Не до миллиарда, а до миллиарда и одного досчитаю за четыре-пять дней.

— Не сможешь!

— Ну, пусть не за четыре-пять дней, — заколебался Милчо, — но за неделю-то уж наверняка. Хочешь, поспорим?

Наско взглянул на него и фыркнул. Потом в глазах у него засветился хитрый огонёк.

— Ладно, согласен.

— Только если я выиграю, отдашь мне свой перочинный нож с двумя штопорами.

— Отдам. Сосчитаешь до миллиарда — и ножик твой.

Они ударили по рукам.

Потому Милчо ходит сегодня отключённый от всего и считает. Мастерит голубей и считает. Обедает и считает. Ложится спать и шевелит губами — считает.

Уж больно хорош этот чёртов ножик с двумя штопорами, ради него стоит потрудиться несколько дней.

Мы оставили Милчо в покое и вернулись к своему биноклю.

Откуда-то из-за домиков ещё раз донёсся сиплый голос Данчо:

— Товарищ Николов, хворост собран, можно костёр зажигать ровно в восемь.

Наско не оставляла в покое какая-то мысль. Он тронул меня за плечо:

— Ванка, я тебе надоедаю, наверно. Но я всё думаю, что я где-то встречал этого человека. — Он опять поглядел на снимок в газете. — И откуда я его знаю? — продолжал он тихо. — Не думаю, чтобы я ошибался.

Я ему ничего не ответил, только взял газету у него из рук, разгладил на сгибах, сдул пылинку с пожелтевшего снимка, и…

Сразу же трактор вздрогнул, зарокотал и двинулся с места.

Мотор его мерно застучал.

Наско чуть не уронил бинокль и поглядел на меня с удивлением.

Иван дёрнул рычаг на себя.

…Сразу же трактор вздрогнул, зарокотал и поехал. Машина тяжело двинулась с места, трактор стал удаляться. Вот уже нам видна только сгорбленная спина тракториста.