Юрий Яковлев - Позавчера была война

Вслед за этим рассказом появился рассказ «Мальчик с коньками», ставший верным спутником многих моих книг.

В жизни писателя всегда большую роль играет поддержка журнала, газеты, издательства. Сознание того, что кто-то ждет твои произведения, радуется твоим удачам, хочет помочь тебе встретиться с читателями, имеет большое значение. В моей новой «прозаической» судьбе такую роль сыграл «Огонек», а затем «Известия». Дружба с «Известиями» началась с рассказа «Собирающий облака», отмеченного первой премией редакции. И с тех пор почти все, что выходит из-под моего пера, попадает в «Известия».

Я всегда любил животных: собак, лошадей, коров. И кошек. И зверей, которые сидят в клетке, но которых так мучительно хочется погладить и почесать за ушком. В последние годы у меня появилось немало (но и немного!) рассказов, связанных с животными. И все началось с того, что в доме сперва появилась одна собака — Динго — Доня, Донюшка. Потом — тринадцать щенков. Потом из тринадцати с нами осталась Эгри — Люля — Люлечка. Эти две собаки как бы открыли мне путь ко всем зверям. Я глубже и сильнее стал любить мир живых существ. В моей жизни собака — новый, с ее помощью открытый горизонт жизни. Новая запевшая струна. Новые переживания, страдания и радости. Я убежден, что тот, кто любит собак или других животных, больше любит людей.

Есть писатели, которые стесняются называться «детскими». Я — детский писатель и горжусь этим званием. Люблю своих маленьких героев и своих маленьких читателей. Мне кажется, что между ними нет границы, и я как бы одним рассказываю о других. В детях всегда стараюсь разглядеть завтрашнего взрослого человека. Но и взрослый человек для меня начинается с детства. Я не очень-то люблю таких людей, которых невозможно представить себе детьми. В настоящем человеке до последних его дней сохраняется драгоценный запас детства. Самое чистое и самое самобытное в человеке связано с детством. А мудрость, ум, глубина чувств, верность долгу и многие другие замечательные качества взрослого человека никогда не вступают в противоречие с его неприкосновенным запасом детства.

Большое место в моей жизни занимает работа в кинематографе. У меня за спиной несколько полнометражных художественных фильмов: «Пущик едет в Прагу», «Первая Бастилия», «Всадник над городом», «Мы с Вулканом», «Красавица». С большим увлечением работаю на студии мультипликационных фильмов. «Белая шкурка», «Умка», «Бабушкин зонтик», пожалуй, самые удачные из мультфильмов, снятых по моим сценариям.

Есть вещи, которые на первый взгляд не кажутся стоящими в одном ряду. Любовь к родной природе, к земле, ко всему живому, что пробивает себе путь к жизни, эта любовь кажется очень далекой от войны, от подвигов, от смерти. Но добро должно быть сильным, мужественным, оно должно быть под надежной защитой — только тогда оно победит и восторжествует. Вот почему мои рассказы о войне, и рассказы о детях, и рассказы о четвероногих друзьях стоят в одном ряду, дополняют друг друга и служат одному делу.

Нет на свете ничего страшнее забвенья. Забвенье — ржавчина памяти, она разъедает самое дорогое. Чтобы бороться с забвеньем, нужны свежие силы.

Один мальчик сказал: «Почему, когда человека зовут в бой, у него есть и имя и фамилия, а когда он погибает в бою, то становится безымянным?»

Если меня спросят, каких ребят я ценю больше всего, я отвечу: тех, кто борется с забвеньем, кто возвращает павшим героям их имена — красных следопытов.

Когда смотрю на большую, могучую реку, меня всегда интересует робкий, едва заметный ручеек, который дает ей начало. После долгих раздумий я пришел к простой истине, что любовь к Родине начинается с любви к матери. А человек начинается с его отношения к матери. И все лучшее, что в человеке, достается ему от матери.

Живу на природе, в окружении берез и елок. У меня в лесу есть знакомые деревья. Например, дружу с дикой яблонькой, узнаю ее даже зимой, когда все деревья похожи друг на друга. В безветрие, после снегопада, спешу к ней, чтобы сбить гнетущий снег. Иногда на стук моей машинки прилетает дятел. И сейчас за окном, в кормушке мне подстукивают клювами синицы и поползень. А когда перестану печатать, прилетит красивая сойка. Но самые красивые птицы на свете, по-моему, сороки.

Как-то автор «Трех толстяков» Юрий Олеша провозгласил лозунг: «Ни дня без строчки!» У меня бывают дни без строчки, и даже недели. Но мысль о новой работе никогда не покидает меня. Герои и сюжеты новых, еще не написанных рассказов всегда со мной. И без них не могу прожить ни дня.

Прохладным майским вечером отец и сын ждали салют. Сын вскарабкался на подоконник, а отец стоял за его спиной и на всякий случай держал мальчика за лямку штанишек.

— Скоро? — нетерпеливо спрашивал мальчик и сильнее прижимался носом к стеклу.

— Скоро, скоро, — отвечал отец и посматривал то на часы, то на небо.

— Давай откроем окно, — предложил сын.

— Зачем?

— Чтобы лучше было слышно.

— И так услышим.

Отец присел на край подоконника. Неожиданно мальчик повернулся к нему и спросил:

— А у дедушки была борода?

— Нет. Он был молодым.

— Разве дедушки бывают молодыми?

— Бывают… стало быть.

— А усы?

— Что «усы»?

— Усы у него были?

— Кажется, были.

— И винтовка была, — произнес мальчик.

Отец удивленно посмотрел на сына и спросил:

— Кто это тебе сказал… про винтовку?

— Знаю. А патроны он тебе дарил?

— У него не было патронов, когда он уходил на войну.

— Были. Надо было попросить. Ты не попросил?

Отец ответил не сразу. То ли подыскивал слова, то ли подумал, почему и в самом деле не просил патронов. Он сказал:

— Я плохо помню. Когда дедушка уходил, я был таким, как ты.

Мальчик пропустил его объяснения мимо ушей. И снова спросил:

— А где дедушка?

— Он не вернулся с войны.

— Почему не вернулся?.. Ты напиши ему, пусть возвращается.

— Туда не ходит почта.

— А почтальоны… с толстой сумкой на ремне?

— Не ходят.

— Может быть, съездим за ним? В воскресенье.

— Туда не ходят поезда.

— Поедем на автобусе, а там пешком. Войну посмотрим.

— Войны давно нет.

— Когда дедушка вернется?

— Никогда.

— Никогда — это долго?

— Долго.

— Подождем. Правда?

— Понимаешь, какое дело. Дедушка погиб.

— Как — погиб?

— Фашист выстрелил в него, и он упал. Пуля попала в сердце. Вот сюда.

Отец показал, куда попала пуля, и мальчик долго рассматривал верхний карман пиджака, где отец держал палец. Потом он спросил:

— Давно?

— Ну да. Очень давно.

— Может быть, уже зажило. Раз давно.

— Он же умер.

Отец долго не решался произнести это слово, но оно не произвело на мальчика никакого впечатления. И отец удивленно смотрел на сына, словно дожидался, когда наконец слово «умер» дойдет до его сознания. Но мальчик как ни в чем не бывало барабанил пальцами по стеклу.