Юрий Яковлев - Позавчера была война

Зимним вечером со станции шел солдат.

Он возвращался в часть из гарнизонного наряда.

После бессонной ночи он чуть было не уснул в поезде под стук колес. Но на морозе сон отстал от солдата. Его шаги звучали на все поле, словно белая дорога рассохлась и с треском прогибается под тяжестью тупоносых кирзовых сапог.

За спиной у солдата висел автомат. Гладкий, полированный приклад был похож на деку скрипки.

Солдат высокий. Уши серой шапки подняты и завязаны наверху тесемочкой. А собственные уши от мороза стали малиновыми. Брови в инее. Усы в ледяных кристалликах — белые и пушистые. Если же подышать на них, иней растает и они сразу станут жиденькими. Не усы, а три волоска.

Большая светлая луна напоминала залитую солнцем летнюю землю. Может быть, там сейчас и вправду синеют васильки, душно пахнет сеном и маленькие синички пробуют свои голоса? Зато земля, по которой шагал солдат, была похожа на безжизненную луну. Снежные сугробы казались лунными хребтами, а ложбинки расстилались, как сухие, кремнистые моря.

И солдат неожиданно вообразил, что судьба забросила его на соседнюю планету и он, посвистывая, идет себе по лунной дороге. Дорога оказалась безлюдной. И примерно километр солдат отшагал в одиночестве. Потом у него появилась попутчица. Солдат не мог разглядеть ее, потому что лицо она закрыла большим платком, точно чадрой. При свете луны нельзя было определить, молодая она или уже в годах, красивая или дурнушка. Два больших настороженных глаза смотрели откуда-то из глубины, и было непонятно, как они относятся к солдату.

В одной руке женщина держала ребенка, завернутого в пухлое ватное одеяло, а в другой руке — кошелку с продуктами. Материнские руки — самые занятые на свете. Матери всегда не хватает рук.

А у солдата руки были свободные.

Женщина не обернулась на звук шагов. Ей было безразлично, кто это там вышагивает. Она не испытывала ни страха, ни любопытства. Трудная дорога притупила в ней все чувства. И только крохотное существо, скрытое под теплыми слоями одеяла и пеленок, вызывало в ней тревогу: не наглотался ли холодного воздуха, не застудил ли горлышко?

Женщина не ждала помощи. Она рассчитывала только на свои силы. А их-то как раз и не хватало.

— Давайте подсоблю, — сказал солдат и, не дожидаясь ответа, взял из ее руки тяжелую кошелку.

Она ничего не сказала ему: отдала кошелку и молча продолжала свой путь. А солдат шел чуть поодаль, и со стороны казалось, что он несет свою кошелку, а женщина несет своего ребенка.

Необщительность попутчицы смущала солдата, и он не решался заговорить с ней. Он даже старался не смотреть в ее сторону.

У женщины шаги маленькие, и звук у них тонкий. Под ними дорога не прогибается с треском, а что-то напевает. И солдату кажется, что он своими сапожищами заглушает эту музыку.

В одной руке солдат нес кошелку, другой, свободной, размахивал по привычке. А у женщины все равно обе руки были заняты: она теперь несла ребенка двумя руками. Крепко прижимала его к себе, словно кто-то мог отнять у нее драгоценную ношу.

Она почувствовала, что солдат идет с ней в ногу, и повернула к нему голову. И солдат решился заговорить.

— Тяжело в такой мороз с ребенком? — спросил он, на ходу разглядывая носы своих кирзовых сапог.

Женщина опустила нижний край платка: он закрывал ей рот. Сказала:

— Я привычная.

Солдат впервые услышал голос своей спутницы. Голос был простуженным. Но сквозь хрипоту пробивались певучие грудные нотки.

Спутница ответила и снова прикрыла рот платком. Она, видимо, считала разговор законченным. Но солдату хотелось поговорить.

— А где ваш муж? — спросил он.

Женщина ответила сквозь платок:

— Дома.

— А что же делает?

— Отдыхает. Он всегда после работы отдыхает. Спит.

Последние слова прозвучали совсем не так, как ответы на первые вопросы солдата. В эти слова прокралась нотка обиды. И солдат почувствовал ее, хотя она была еле уловимой.

— Вот как, — произнес он и надолго замолчал.

Он почему-то представил себе жарко натопленную комнату. Диван с ровными подушками. Спящего мужа. Лоснящееся лицо, губа, отвисшая во сне, живот, с расслабленным поясом, разутые ноги: пятки вместе, носки врозь…

Солдату захотелось выругаться. Но он сдержался. Он сказал:

— Как же это он вас отпустил? С ребенком?

Она переложила малыша на другую руку и, забыв прикрыть рот платком, выговорила:

— Не осуждайте его. Он домовитый…

Она говорила и не замечала, что горькая нотка звучит в каждом ее слове.

Солдат молчал. Теперь луна уже не напоминала ему летнюю солнечную землю, а заснеженное поле не казалось поверхностью луны.

Солдат думает о своей попутчице, и она думает о солдате. Она хочет представить себе, что рядом с ней идет не чужой человек, а муж. Только одет он в новую, незнакомую форму. И эта форма — шинель, сапоги и шапка — изменила не только его внешность, но переделала что-то в его душе. И он сейчас не спит на диване, а идет с ней со станции и несет тяжелую кошелку. И ей нравится, что за спиной у него автомат…

У первого фонаря они остановились.

— Подержите, я поправлю, — сказала спутница и протянула солдату ребенка.

Солдат поставил кошелку на дорогу и послушно протянул руки. Женщина вложила в них ребенка. Руки у солдата были словно деревянные, они боялись пошевелиться, чтобы не причинить беспокойство маленькому существу, которое им доверили подержать. Женщина наклонилась над ребенком. И солдат тоже наклонился: ему было интересно, кто скрывается в этом большом мягком пакете. Они почти коснулись лбами. Большой платок и серая солдатская шапка образовали над ребенком шалашик. А их дыхание преграждало путь стуже.

Спутница приподняла краешек простынки, и солдат увидел два больших открытых синих глаза. Они смотрели на него, выпуклые удивленные глаза. Белки глаз были голубоватыми, словно живая синяя краска растекалась по ним.

Женщина что-то поправляла рукой, а солдат смотрел на два синих глаза и не мог оторваться.

— Сколько ему? — спросил солдат.

— Это девочка, — отозвалась спутница, — ей пять месяцев.

— Маленький, — сказал солдат.

Он все продолжал думать, что держит на руках мальчика.

— Давайте, — сказала мать и забрала ребенка. А солдат все еще держал руки на весу.

Кончилось поле. Началось большое село. Сразу стало легче: от огней в домах и от сознания, что большая часть пути за спиной.

Солдат с силой потер маленькое ухо, и оно запылало сильней. Он сказал своей спутнице:

— Зайдемте в чайную. Погреемся чаем.