Илья Туричин - Закон тридцатого. Люська

— Тебя за это посадят под арест.

— Тем лучше! У меня будет больше свободного времени, чтобы строчить тебе письма.

Она приподнялась на цыпочки, взяла руками его голову.

— Прощай, Макар.

И они поцеловались.

Миша зажмурился.

Ему было обидно, горько и неловко, что сидит он здесь, на каменной ступеньке, и подглядывает за ними, за Люсей и за этим, неуклюжим.

Морду бы ему набить! Сейчас же, немедленно. Но он сидел, боясь шелохнуться, будто оцепенел. Нога затекла и ныла.

— Иди, Макар. Я посмотрю, как ты пойдешь.

Он еще постоял мгновение и ушел.

Она осталась одна в сумеречном проеме двери. Подняла руку, помахала тому, ушедшему. Потом не спеша начала подниматься по лестнице.

Миша встал. Люська обернулась, испуганно спросила:

— Кто здесь?

— Это я. Кротов, — ответил Миша.

— Кротов? — удивилась Люська.

— Я к тебе по делу пришел.

— Да…

— Как эту девушку зовут, что с тобой вместе работает? Светленькая такая.

— Галя?

— Отравилась она.

— Отравилась?.. Как отравилась? — Люська была еще переполнена ощущением счастья и не сразу поняла смысл этого слова.

— В сквере мы ее нашли. В тяжелом состоянии. Таблеток она наглоталась.

Люська зажала рот рукой, чтобы не закричать.

— В больнице она. А адреса не знаем. Родным сообщить надо.

— Она одна живет.

— Одна?

Они стояли друг против друга. Мише хотелось обнять ее так, чтобы дыхание перехватило, чтобы никогда не поцеловала больше того, неуклюжего.

Но лишь спросил:

— Это кто ж был?

— Где?

— Вот сейчас. С тобой.

Люська поняла, о ком он спрашивал. Ей было стыдно, что Миша видел, как они целовались.

— Это был мой друг. Мой самый главный друг…

…Лил дождь. Всюду шумела вода, равняя тротуар с проезжей частью. Миша шагнул в густую пелену воды.

Лицо стало мокрым-мокрым. Он не утирал его. Он с обидой думал о Люське…

В больницу к Гале пустили только через неделю.

Люська звонила в справочное. Три раза носила ей передачи. Фрукты, масло, сахар. Писала короткие записочки с новостями, будто ничего и не случилось, будто Галя просто заболела.

Ответов не было.

Люська не знала, что каждую записочку Галя перечитывает по десятку раз и плачет тихонько, уткнувшись в подушку. Она была еще настолько слаба, что не могла написать ответ. Врачам пришлось повозиться с ней, прежде чем дело повернулось на поправку.

Люська прошла длиннющим глухо-гулким коридором, отыскала нужный номер палаты, вошла.

Вот старушка сидит на кровати, вяжет. Вот черноволосая полная женщина опустила на колени книгу, с любопытством глядит на Люську. Возле другой кровати, на которой, укутанная одеялом до подбородка, лежит молодая женщина, сидит посетитель в не по росту коротком халате. Эти видят только друг друга.

Значит, на той кровати у окна Галя.

Люська подошла, прижимая к груди сверток с огромными грушами.

Нет, не Галя… Или Галя? Галя… Но какая она непохожая: худенькая, бледная, руки как оструганные палочки. А в глазах слезы. Да и Люська готова была расплакаться.

— Здравствуй, Галочка!

Галя шевельнула сухими и бледными губами.

— Ну, как ты? Доктора говорят, на поправку дело пошло. — Люська взяла Галину руку. Рука была горячей. — А у нас все по-старому. Вернее — все по-новому. Нину Львовну в продавщицы перевели. А я заведующая секцией. «Товарищ заведующая», — шутила Люська. — Как я, не очень, наверное, солидная для заведующей?

Галя улыбнулась слабо.

— А главное — директор у нас новый. Бывший летчик-истребитель. Увидишь — влюбишься! На Титова похож.

Галя закрыла глаза.

Наступило тягостное молчание. Чтобы нарушить его, Люська стала рассказывать о Макаре. Как он к ней пришел, как они гуляли по городу. И как прощались в парадном и поцеловались. А тут как раз Миша стоял. Тот самый, что Галю в больницу привез. И все видел. И теперь не приходит.

Когда Люська кончила рассказ, снова наступило тягостное молчание.

Вдруг Галя заговорила, едва выговаривая слова:

— Дура я?.. Да?

— Что письмо написала — это правильно. А все остальное, конечно… Если б ты от людей не таилась, а все по-честному, тебе бив голову не пришло таблетки глотать. Так что тут ты действительно дура.

Люськины горькие слова не причинили боли. И то, что ее ругают, правильно. Даже хорошо, что ругают: значит, понимают и прощают. Это она видит по Люськиным глазам, что глядят ласково и доверчиво. И это очень глубоко чувствует Галя. Прошлая жизнь кончилась. За нее осталось только расплатиться. И какой бы тяжкой ни была расплата, Галя готова…

— В воскресенье директор к тебе придет, — сказала Люська. — Слышишь?

— Директор? — испуганно прошептала Галя.

— А ты не пугайся. — Люська засмеялась. — Новый директор — это тебе не Разгуляй. Зовут его Степан Емельянович.

— Степан Емельянович, — повторила Галя еле слышно.

Девушки расцеловались. Люська ушла.

Галя долго лежала, закрыв глаза, все силилась представить себе нового директора, похожего на Титова.

В воскресенье с утра у Гали от волнения разболелась голова. Во время обхода она боялась, что проницательный доктор заметит что-нибудь неладное и не разрешит впустить к ней посетителей.

Осмотрев Галю, доктор и впрямь спросил:

— Что с вами? Вы чем-то взволнованы?

— Нет, нет! Что вы, — торопливо заговорила Галя. И, желая, видимо, отвлечь внимание врача, предложила: — Угощайтесь грушами, доктор. Очень вкусные.

— Это по какому поводу подкуп? — засмеялся врач.

Галя даже порозовела.

— О-о, мы уже краснеть начинаем! — довольно сказал доктор. — А груши ешь сама. Мне врачи запретили грушами питаться. — Он подмигнул ей и перешел к соседке.

У Гали от сердца отлегло.

Принесли обед. Но есть не хотелось. Ничего в горло не лезло. Только выпила глоток бульону.

— Ты почему не ешь? — строго спросила сестра. — Доктор велел есть как следует.

— Он мне велел груши есть. Вот аппетит и перебила.

«Тихий» час тянулся по крайней мере часов пять. Наконец в коридоре послышались шаги. Шли первые посетители. Галя поправила прядку у лба. Подумала: «И чего я волнуюсь?» И заволновалась еще больше. Даже руки стали дрожать.

Дверь отворилась, и появилась Люська. За ней маячила высокая мужская фигура.

— А вот и мы! — начала с порога Люська. — Здравствуй, Галя! Познакомься, это наш новый директор Степан Емельянович.

— Здравствуйте. — Степан Емельянович поклонился.

— Очень приятно, — невнятно пролепетала Галя.

Степан Емельянович положил на тумбочку коробку конфет.

— Ну что вы, — смутилась Галя.