Борис Левин - Егорка

— Это что такое получается? — не унималась Тамара Берёзко. — Как можно терпеть?

— Он сильный, — сказал Петя Вихряй, курчавый, черноглазый мальчуган, сын школьного сторожа. — Одной рукой восемь килограммов поднимает.

— Да-а, — неопределённо заметил Боря Седых. — Даст один раз — почухаешься…

— Вы… вы настоящие тюлени, — презрительно оглядела мальчишек Тамара. — А я — председатель совета, и я не буду молчать!

Тряхнув рыжеватыми толстыми косичками, она выбежала из класса.

— Тюлени… Ты знаешь, что это такое? — спросил Боря Седых. Петя ничего не ответил: он сердито доставал из парты потрёпанные тетради. Боря молча следил за ним… Под окном собрались все шестиклассники с граблями и корзинами. Среди ребят возвышался учитель арифметики, он же и классный руководитель, Николай Иванович. Сквозь окно Боря видел, как Николай Иванович спросил что-то у Тамары Берёзко, и, выслушав её, нахмурился, но ничего, видно, не сказал. Борис догадывался, о ком шла речь, и невольно покраснел, вспомнив, как Тамара резко бросила ему и Пете прямо в лицо обидное слово «тюлени». Но что поделаешь? Не будешь же драться со Степаном. Борис вздохнул и пошёл к выходу, за ним — Петя Вихряй.

Тем временем Степан и Егорка подходили к большому одноэтажному дому на одной из улиц, отдалённых от шумного центра города. У высокой железной калитки друзья остановились.

— Одна минута, Егор, — сказал Степан и скрылся во двор. Егорка присел на скамейку, положив рядом с собой портфель. Улица с двух сторон была густо обсажена каштанами, и из-за них почти не было видно домов. На улице было тихо, пустынно. От скуки Егорка зевнул и, чтобы хоть чем-нибудь заняться, начал выковыривать носком кирпич из тротуара.

Если бы он решился, то немедленно ушёл бы домой и наплевать на «Одну минуту», как он про себя называл Степана Клочко. Может быть, в самом деле, взять и убежать? Но что потом будет? Например, завтра? Степан не простит ему этого никогда. Тогда и в школе не показывайся. Клочко такой, он никого не побоится, даже учителя, а совет о гряда он вовсе не признает. И то ведь, чуть что не так — сразу обещается отцу рассказать. А отец его, известное дело, начальник водной станции, хозяин всех лодок. Захочет — и не даст лодки. Эх, был бы у Егорки отец — была бы и лодка. Матери разве до этого? С того времени, как принесли извещение из военкомата, она стала больше работать и очень устаёт.

Мать… Может быть, она уже дома, пришла со своей фабрики и выглядывает его к обеду? А он здесь, как дурак, сидит и ждёт, пока Степан соберётся…

И как всё случилось? Месяц тому назад Степана перевели к ним в школу, он сел рядом с Егоркой, а когда окончились уроки, домой пошли вместе. На второй день, когда был дождь и за Степаном приехала машина, Егорка поехал с ним. А потом они пошли на речку, и Егорка показал все рыбные места. После того не нужно было больше ходить, а Егорка снова пошёл. У Степана своя лодка. А какие удилища, а блесна! Ну, как не пойти? Уроки, между тем, откладывались, и вместо обещанных матери четвёрок в Егоркином табеле появились тройки и даже двойка…

Что-то подсказывало ему: перестань водиться с «Одной минутой», но проходили дни, а Егорка не мог сказать Степану прямо в глаза: «Больше не пойду».

«Убегу сейчас!..» — решает вдруг Егорка, подымается с лавочки, прикрывает калитку. Но в это самое время появляется Степан. Он что-то дожёвывает, губы его и подбородок лоснятся от жира. Он не обращает никакого внимания на то, что Егорка чем-то расстроен и стоит почти на середине улицы. Степан бросает на лавочку удочки и блесну.

— Это берём с собой. Пошли!

Всю дорогу Егорка молчит. Говорить ему не хочется. Молчит Егорка и на рыбалке; неторопливо наживляет на рыболовные крючки кусочки варёного мяса, червей, на копанных им накануне, подаёт удочки Степану и, отвернувшись, следит за поплавком. Позже пробуют блесной. Но рыба сегодня не ловится, и друзья решают возвратиться домой. На обратном пути Егорка бросает вёсла и хмуро, с предательской дрожью в голосе говорит:

— Погреби-ка сам…

Лодка идёт по течению. Оно легко несёт лодку всё дальше и дальше от берега. Степан сидит на передней скамейке и плюётся семечками. Но когда Егорка бросает вёсла, он перестаёт плеваться.

— Шутишь?

— Греби сам.

— Как бы не так. Моя лодка, и я же греби.

— А я не просился с тобой ехать.

Лодку сильно качнуло, она резко повернула в сторону.

Степан бледнеет, нижняя толстая губа с беленькой кожурой от тыквенных семечек отвисает. Маленькие, плоские, как шляпки кнопок, глаза беспокойно бегают, растрёпанная чёлка прилипает к вискам. Он опасливо хватается руками за борта.

— Егорка, греби скорей!.. Я ж не умею.

Вот это да! Степан Клочко не умеет грести! А хвастается: у меня лодка, когда захочу — покатаюсь. Ну и хвастун!

Егорка смотрит на Степана и думает: он, Егор Синюхин, не такой уже слабенький: вон какую лодку сам ведёт!

Степан больше не щёлкает семечек. Он сидит нахохлившись и рукавом вытирает вспотевший лоб. Уже у самого берега хватает Егорку за руку и больно тянет к себе.

— Ты смотри у меня! Чтоб последний раз!

Егорка Синюхин морщится от боли.

— Пусти.

— Для начала — хватит… А в другой раз — пожалеешь.

— Не пожалею! — вырывает руку Егорка и прыгает из лодки. Размахивая портфелем с чернильницей, он быстро шагает по тропке.

— Одна минута! — кричит Степан. — Не забудь завтра в школу прийти пораньше…

Егорка оборачивается, видит внизу, около лодки, Степана с удочками и, махнув рукой — ладно, мол, — идёт дальше. Скорее бы домой! А завтра… Завтра он придёт и пораньше, ему не жалко, — пусть ещё раз перепишет Степан задачу…

Егорка Синюхин пришёл в школу, как и обещал, раньше на целых полчаса. В классе он застал уже Степана Клочко. Но он был не один: только что пришли Тамара Берёзко и Боря Седых. У Бори круглые красные щёки. Он оживлённо рассказывает, кто вчера лучше всех убирал ветки и листья, и как теперь хорошо в школьном саду. Тамара перебила его. Что он рассказывает? Разве она не была в саду? Лучше пусть Седых скажет, решил ли он задачу. Боря ответил: «Да, решил, но задача очень трудная». Тамара вынула тетрадь и показала Боре, как она решила.

Егорка слушал их и жалел, что не пошёл вчера с ними. Испугался Степана. А мог бы и не пугаться. На реке ведь осмелился, бросил вёсла и сказал: «Греби сам». А сегодня? Снова послушался Степана и пришёл на полчаса раньше. Егорка чувствовал, что не может, не в силах побороть своей робости перед Степаном. Вот и сейчас, если Клочко скажет, Егорка покорно отдаст свою тетрадь по арифметике: перерисуй, пожалуйста. Но тут же улыбнулся: задачи, как ни бился, решить не мог. Обрадовался? Нет, радости было мало: ведь он не выполнил задания… Даже мать, хотя когда-то и семь классов окончила, не сумела помочь.