Самуил Полетаев - Лёнька едет в Джаркуль

Алик нес большую, тяжелую сумку Майрам, битком набитую подарками для всех — для отца, для матери и для ребят.

— Я никого не забыла? — спрашивала Майрам. — Лейлу мы не забыли? А Гюльнар? Рафика?

— Рафик еще маленький, — ворчал Алик, — Не хватало еще Рафику! Он все равно ничего не понимает.

— Это кажется, что ничего. Он все прекрасно понимает, только не говорит. Ты тоже начал поздно говорить. Мы даже боялись: а все ли у тебя в порядке?

Алика передернуло от ее воспоминаний. Еще, пожалуй, начнет рассказывать, как он пачкал штанишки! Ух и память у этих женщин! Майрам еще недавно нянчила своих младших братьев и сестер, знала их не хуже, чем мать. И то, что она была похожа на мать — и заботливостью своей, и памятливостью, — только еще больше расстраивало Алика. Хоть бы что-то, ну хоть самую малость, было бы в ней от того героя, что он сочинил!

Потом они ходили в университет. Алик сидел в коридоре, прижимая к животу толстую сумку, и уныло смотрел, как к Майрам то и дело бросались девушки. Они обнимались, целовались, тараторили. Алик отворачивался, чтобы не смотреть на эти сцены — до чего же они любят целоваться, противно! Подходили высокие, красивые парни, смущенно здоровались, оглядывая Майрам с головы до ног.

— Как ты выросла, Майрам!

— Как там, в море?

— Салют морячке Майрам!

— Приехала сдавать, малыш?

Майрам кивала направо, налево, отвечала одному и другому. Все ее знали, все приветствовали, вокруг нее так и кипел водоворот. Подходили даже солидные профессора и доценты, вежливо здоровались за руку и неторопливо расспрашивали, как там живется, в море, и страшно ли бывает в шторм. А молодой биолог расспрашивал, как чувствуют себя в море голуби, кошки и собаки, — он читал о том, что на промысле сейчас много домашних животных. Не нашел ничего лучшего, как расспрашивать о кошках и собаках! Что, ему здесь не хватает, что ли, всяких тварей?

А потом Майрам ушла в деканат, и Алик с целый час дожидался ее. На него уже подозрительно косилась вахтерша, которая стояла в дверях и строго спрашивала у входивших студенческие билеты. Алик посматривал на стены, увешанные портретами бородатых людей, каких-то ученых. От них так и веяло скукой. Наверно, зубрилы были, каких поискать! Через дверь, ведущую во двор, он видел, как студенты играют в баскетбол. Площадка, огороженная высокими проволочными щитами, была залита ярким солнцем. Игроки перекидывались мячом и ловко забрасывали его в сетку. Возле площадки появилась Майрам. Игра сразу прекратилась.

— Майрам, к нам!

— Нет, к нам!

— Ой, мальчики, мне некогда!

А сама пошла играть, да так увлеклась, что совсем забыла об Алике. Она перекатывалась по площадке, как шарик, шумела, наверно, больше всех, а в общем, играла не так уж плохо. Это Алик должен был признать, хотя большой радости игра ему не доставила.

На пятый день Майрам, к великому облегчению Алика, уехала в море. В доме сразу исчезло оживление, наступила привычная скука. Алик снова бегал по кривым улочкам, оглашая крепость ослиными воплями, и снова сумасшедшим клубком носились ребята, гоняя новенький футбольный мяч. А с тесных балконов, похожих на стеклянные фонари, неслись вслед ребятам проклятия хозяек.

Старая крепость, по слухам, доживала свой дни. Уже возводились на окраине города красивые новые кварталы. Кое-кто уже выезжал из крепости. Иногда можно было видеть, как по узким улочкам на плечах вытаскивали старый домашний скарб — стулья, шкафы и узлы. Все это выносилось на широкий проспект за крепостной стеной, где поджидали грузовики, потому что по тесным улочкам не могла бы даже пройти телега.

Алик бегал по крепости в новенькой кепке-букле, огромной, как плетеная кошелка. Он не расставался с ней даже в жару. Конечно, он бы забросил ее подальше, но уж очень кепка шла к новеньким часам, которые блестели у него на руке. В таком виде он выглядел старше по крайней мере лет на пять!

«Это Майрам ему купила, — говорили женщины. — На такого лоботряса переводить деньги!»

Как и раньше, Алик часто пропадал с ребятами в приморском парке. Он показывал в сторону моря, и странное дело: чем меньше верили ему ребята, тем упорней и отчаянней сочинял он о сестре небылицы, приписывая ей все, что только выдумывала его беспокойная голова. Словно враль какой-то поселился в нем и никак, ну никак не хотел уходить. Опровергнуть ребята его не могли — ведь с Майрам поговорить им так и не удалось. Алик же так клялся и божился, он готов был даже драться, защищая сестру. Ему так хотелось верить в то, что он сочинял!..

Недавно ребята узнали от Алика, что вертолет, часто летавший над морем к Нефтяным Камням и обратно, возит по разным делам не кого-нибудь, а Майрам. И, взяв с ребят великую клятву молчания, он рассказал, что на дне моря роется тайная скважина, не скважина, а целая улица длиною в тысячу километров, и что будто бы уже спускали людей в скафандрах в эту скважину, и что, наверно, Майрам тоже была там. Эта новость была настолько ошеломляющей, что заколебались даже самые стойкие. И так вот, сочиняя, Алик постепенно и сам начал верить в свой сказки — и в тайные перелеты Майрам, и в скважину на дне моря, и во все другое. Разве это не могло быть? Ведь это так было похоже на правду!

Прошло немало времени с тех пор, как уехала Майрам. У Алика снова отросли волосы, голова приобрела привычные размеры.

— Анвер, — кричала мать, — посмотри, что делается у него с головой! Остриг бы этому бездельнику волосы. Приедет Майрам, что она скажет?

— Сейчас так модно, — говорил Анвер. — Все молодые люди носят такие прически.

— Вот приедет Майрам, она с тобой поговорит!

Имя Майрам часто произносилось в доме. Ее вспоминали, когда надо было кого-то из ребят пристыдить. Именем ее даже угрожали друг другу. Но чаще всего, предпринимая что-то, спрашивали: как бы это понравилось Майрам?

Как-то в соседний кинотеатр привезли новую картину.

— Ты не видел ничего? — спросили у Алика ребята.

— Нет, а что?

— Разве ты не был в кино?

— А что, что такое?

— Ой, он не видел ничего! Там же про вашу Майрам показывают!

Ребята, уже посмотревшие картину, бегали за Аликом и предательски перемигивались. Он убежал от них в лавку к отцу, сидел на ящиках с фруктами, даже не хотел попробовать липкий инжир, который очень любил, все в нем сжалось и похолодело в предчувствии разоблачения.

Наконец все же он не вытерпел, взял у отца тридцать копеек и пошел в кино. Билет он купил самый дешевый, но забился в последний ряд. Никем не видимый, он смотрел в зал: нет ли знакомых ребят. Потом свет погас, замерцал экран и зашелестели на экране волны. И море, бурное, клокочущее море, выплескивалось из экрана, докатываясь до последнего ряда, где сидел замерший от тоскливого ожидания Алик.