Самуил Полетаев - Лёнька едет в Джаркуль

А в общем, Тофик понял, что ничего, собственно, в жизни его не изменилось. Тая по-прежнему являлась за ним, и вместе они ходили в столовую, и по-прежнему Тофик дежурил возле райкома, играя с ребятами в ножики, или сидел в Таином кабинете, слушая, как она разговаривает со всем миром. И часто звонил ей с Камней Джафар и совсем никогда уже не звонил хромой Гаджи. Теперь у Гаджи, наверно, было все в порядке со взносами и помощь Таи была не нужна.

Тофик смотрел, как девочки играют на тротуаре в классы, слушал, как трещит в трубке голос Джафара — голос был хриплый, простуженный, как у старого моряка. Тая заговорщически глядела на Тофика и подмигивала, а это значило, что Джафар спрашивал о брате. Впрочем, из трубки и так все было слышно.

— Что там поделывает Баскаев-младший? Не собирается бежать?

— Баскаев-младший, — отвечала Тая, — в настоящий момент смотрит в окно. Сейчас сюда придут, наверно, мальчишки и начнут буравить ножиками землю. Они скоро нефть откроют в саду. Придется открывать новый промысел.

Потом они долго говорили о непонятных вещах, голос Джафара был строгий, а Тая напряженно и скучно смотрела в одну точку перед собой, будто на самом деле можно увидеть в воздухе какие-то там диаметры и параметры. С некоторых пор Джафар стал следить за ее занятиями в институте. И Тофику было жаль Таю, жаль, как сестру, которой ничем не помочь.

Тофик смотрел в окно и видел степь. Она, эта степь, была опоясана трубами, на ней росли редкие пыльные кустики сорной травы, серые камни торчали на ее поверхности. А вдали лежало плоское море, и оно казалось продолжением степи, и небо, выгоревшее и бесцветное, как старая простыня, сливалось с морем. Ничего интересного там не было. Но странное дело: белесое небо и плоская каменистая степь уже не казались ему такими безотрадными и скучными. Может быть, потому, что на этой земле жили, если разобраться, совсем неплохие люди…

Николай встал пораньше, оглядел спящего сына — разбросанные по подушке нестриженые патлы, большая грязная ступня из-под одеяла — и пошел готовить машину. И пока возился с мотором, все вспоминал вчерашний разговор с женой. Выгнали его, чертенка, с урока, так он в отместку бросил в класс горящую расческу. То и дело, возвращаясь из поездок, узнавал Николай о новых проделках сына. И каждый раз, глядя в его озороватые глаза, закипал яростью против жены: сидит дома, а не справится с мальцом! Сам же терялся, не зная, как подействовать на него, как поговорить с ним. Только и вертелась мысль — порку задать, но тут же прошибало от страха: а вдруг врага еще наживет? Смешно сказать, завидовал родителям, быстрым на руку, — поплачет мальчишка, зато ходит потом шелковый, и все довольны. Но распалить себя не мог: не знал, как это руку на ребенка поднять.

Закончив с машиной, Николай завтракать не стал — жена еще спала — и поехал на базу райпотребсоюза. Там он долго возился, подбирая товары и оформляя в конторе накладные, и только в полдень вспомнил, что ничего не ел.

По дороге домой встретил Ольгу Митрофановну, классную руководительницу. Она строго посмотрела на него своими круглыми птичьими глазами и покачала головой.

— Слыхали?

— Знаю. Жена уже говорила с ним…

— Тут не жене, Николай Григорьевич, самому надо заняться сыном.

— Когда же мне, Ольга Митрофановна? Сами видите — все время в отгонах…

Николай мял кепку, топтался на месте.

— Это ваше семейное дело, кому смотреть за сыном. Год еще только начался, а мальчик нахватал двоек, совершенно распустился!..

Дома Гришки не было.

— К Смирновым пошел, — сказала жена, подозрительно вглядываясь в Николая. — С Васькой уроки делает.

— А здесь что — места нету? — Николай брезгливо оглядел комнату, по углам и стенам которой лежали ящики, мешки с сахарным песком и связки с одеждой. — Прибрать не могла, что ли?

Жена ушла на кухню, хлопнув дверью. Теперь с полдня разговаривать не будет. Николай надумал было пойти к Смирновым, но тут же остыл: пусть уж уроки делают.

Пообедав, снова ушел по делам и вернулся к ночи. Гришка был в постели — лежал как ни в чем не бывало и читал книжку, глаза поблескивали от интереса, на отца не обернулся. Дело это — читать книжку — показалось Николаю святым, и отрывать не стал. «Ишь ведь, любит, — подумал он, вспомнив, что в детстве не увлекался книжками, да и книг тогда в доме не было, а сейчас вон у сына целая этажерка, сам их ему и покупал. — И чего ему надобно, какого еще рожна? Читай, учись, набирайся ума, вырастешь — иди в любой институт. Самому-то много учиться не пришлось, пять классов — вот и весь институт, так хоть за отца поучись!»

Николай сидел за столом, проверял накладные, записывал в тетрадку товары, поглядывал на Гришку и мысленно вел с ним разговор. А когда закончил с делами, Гришка уснул. Так и не успел поговорить с ним…

Рано утром — выезжать Николай привык на рассвете — включил мотор прогреться, вернулся в дом выпить стакан молока и видит: Гришка сидит на кровати, взлохмаченный и сонный еще — встал, видно, по ошибке, решил, что в школу пора. Николай взглянул на часы — времени около пяти, помолчал задумчиво, почесывая подбородок.

— Со мной поедешь? — сказал он вдруг.

— Это как же… А в школу? — не поверил Гришка.

— О школе вспомнил! Одевайся, да по-быстрому.

Парня словно водой окатили — сон как рукой сняло.

Оделся, выскочил во двор, погремел для виду рукомойником, а в это время Николай сидел над листком тетради, поглядывая на дверь в другую половину, где спала жена, и обдумывал, что написать. В конце концов нацарапал: «Пойди в школу и скажи Ольге Митрофановне, что малого я взял с собой на три дня, а может, и больше, как получится. Пусть не очень ругается. В дороге я поговорю с ним, Николай».

Гришка бегал со двора в дом, из дома во двор в сильнейшем возбуждении.

— Бензину хватит?

— Тише, мать разбудишь.

— Насчет масла как? Баночку возьмем?

— Садись поешь и не шуми.

Через минуту Гришка был готов. Отец еще не кончил сборы, а он уже открыл ворота. Николай сел в машину, а тот стоял у калитки и командовал:

— Чуток правее! Левее, левее!.. А теперь разворачивай!

На ходу вскочил в машину, хлопнул дверцей, открыл боковое стекло и высунул голову наружу, оглядывая притихшие сонные дома и виноградные плети, серебристые от росы.

Машина переехала через арык, и вот она, школа — мелькнула в стороне, одноэтажная, тихая и сумеречная сейчас, в зарослях облепихи. Гришка помахал рукой — никогда еще школа не была ему так дорога, как сейчас, когда он уезжал от нее. А вот и пустынный базар с прилавками и павильонами. Гришка сунул пальцы в рот и свистнул пассажирам, ожидавшим первый автобус. Вот удивились, наверно, увидев мальчишку в такую рань! Промелькнули пролеты моста над мутной речушкой, застучала под колесами бетонка…