Николай Сластников - Билет на Марс

Юлька посоветовал другу, как лучше нырять, и опять метнулся в воду. Сейчас он уже рассчитал лучше, сразу схватился за планку ящика и быстро выволок его на берег. Гешка тоже вытащил груз.

И, когда Юлька поднял последний, четвертый ящик, дядя Павел подогнал лодку к берегу.

— Смотри-ка ты, какой боевой парень! А с виду и не скажешь, — удивился он, оглядывая Юльку.

Впервые посторонний человек назвал Юльку боевым парнем. И Юлька хотел ответить леснику, что, если бы на дне реки оставалось еще десять ящиков, он и эти поднял бы.

Так он подумал сгоряча, а когда присел на камень и успокоился, то почувствовал, что очень устал. Неуемный озноб охватил его, не давая свести зуб с зубом. Дядя Павел снял с себя китель и набросил Юльке на плечи. Ласково сказал:

— Согрейся! Поработать тебе пришлось крепко. Ну, потом народ спасибо скажет…

— Ловко ты ящики доставал! — искренне сказала Нюра Юльке.

Он смутился и только пожал плечами.

Дядя Павел с помощью Гешки погрузил ящики в лодку, передал шест Нюре и сурово наказал всем троим:

— Езжайте. Чтоб дурости вашей больше не было! Шутка сказать — утопить такой груз! Ну, счастливо!

В конце этого же дня в небольшом уральском поселке Уньча можно было наблюдать такую картину.

С верховьев реки, из-за поворота, показалась длинная, узкая долбленка. Девочка, сидевшая на корме, работая коротким отгребным веслом, постепенно подгоняла лодку к правому берегу и, как только забелели на лугу палатки геологоразведчиков, круто повернула к ним.

Прибытие лодки всполошило всех. Со стороны можно было подумать, что встречают долгожданных гостей. Рабочие, Зоя, Виктор Васильевич и сам Петр Петрович с шутками выгрузили ящики, затащили лодку на берег. Гром веселился вовсю.

Конечно, первым вопросом, которого ждал и боялся Юлька, был один: почему они запоздали.

Ребята переглянулись. В пути каждый из них думал об этом, но высказаться вслух не решался. Нюра заметила, как покраснел Юлька. Жалея его мальчишеское самолюбие, она ответила Петру Петровичу коротко и решительно:

— Я виновата. Не справилась с лодкой и на пороге Гремучем перевернула ее.

Юлий вздрогнул, словно его укололи иглой. Он облизал пересохшие губы, отстранил девочку и, встав перед Петром Петровичем, прямо глядя в его лицо, сказал:

— Неправда! Это из-за меня. Я перевернул лодку.

Все поняли, каких трудов стоило Юльке это признание.

Петр Петрович улыбнулся, положил руку на Юлькино плечо:

— Что было, то быльем поросло. Не так ли, мой друг?

— Так! — до того звонко выдохнул Юлька, что все засмеялись, а Гром залаял.

Виктор Васильевич никому не доверил распаковку ящиков. Прежде всего он поставил их в одну линию. Попросил топор и осторожно, орудуя им как ломиком, снял крышки.

Ящики внутри были разделены дощечками на клеточки. В каждой клеточке лежал кусок руды. Были куски разного оттенка: красноватые, сине-фиолетовые, серо-стальные с блестками. По борту клеточек химическим карандашом были нанесены какие-то цифры и значки, понятные одному Виктору Васильевичу.

Старик с благоговением вынимал из клеточек кусочки руды и, покачивая на ладони, торопливо, с жаром объяснял геологам:

— Вот эта проба из шурфа номер двадцать, взята на глубине десяти сажен, простите… двадцати двух метров. А вот эта из штольни «Южной»…

Затем он доложил, в каких условиях и как проходила штольня. Было ясно, что этот разговор доставлял старому штейгеру несказанное удовольствие…

Удивительно быстро растекаются новости на Уньче. Вскоре с того берега послышался протяжный, женский зов:

— Юлю-ля!

Ему вторил детский крик:

— Юль-ка-а!

«Мама», — волнуясь, подумал Юлий и оглянулся. На берегу стояло несколько уньчан. Вон и мама в светлом платье, и Васька.

Широкое Юлькино лицо осветилось такой радостью, что Петр Петрович, извинившись перед Виктором Васильевичем, весело приказал мальчикам:

— Вам, друзья, пора домой. Родители ждут. Завтра на работу к восьми. До свидания!

Гешку и Юльку не надо было упрашивать. Простившись, они через несколько минут уже переправились в Уньчу.

Юлькина мама, увидев босого, обтрепанного, похудевшего сына, загоревала:

— Как осунулся! Ну одни только косточки остались. Болезный ты мой!

Юлька застыдился ребят и горячо возразил матери:

— И вовсе я не болезный! Я временно похудел.

Пять дней пробыли в Уньче Брагин и его внучка. Все эти дни Виктор Васильевич водил геологов от одного старого шурфа к другому, от одной штольни к другой. Он был подвижен, скор в ходьбе, лазил, как горная коза. Петр Петрович, сам крепкий, как он говорил — двужильный, как-то взмолился:

— Виктор Васильевич, пощадите! Я к концу дня еле ноги передвигаю. И откуда у вас столько энергии?

Виктор Васильевич озорно подмигнул и, потирая сухие крепкие ладони, ответил:

— Это что! Когда помоложе был — с ветром спорил… Пойдемте-ка, я вам еще один шурфик покажу, сорок первый, руда там богатейшая.

Он по-юношески встряхнул седыми густыми волосами и, не оглядываясь, быстро направился к очередному шурфу. Догоняй его только!

Ребятам понравился Нюрин дедушка. Юлька удивлялся его памяти: он помнил глубину каждого шурфа, в каком месяце проходил его. А сам как молодой! Все ему нипочем. Нюра сказала ребятам:

— Он и дома такой прыткий, неугомонный. Не любит червем жить.

— Да и внучка не отстает от деда, — в тон ей ответил Гешка.

Нюра искоса взглянула на Гешку озорным зеленоватым глазом и неожиданно шлепнула ладонью по плечу:

— Баш не отдашь — не вырастешь!

Крикнула и бросилась вдоль луга. Гешка передал баш Юльке и бросился в другую сторону.

Виктор Васильевич и Нюра жили у Кругловых. Возвращаясь поздним вечером, еще из сеней Виктор Васильевич кричал своим пронзительным, звонким голосом:

— Ирина Петровна, чайку для старика, да покруче и покрепче! Измотал меня сегодня Петр Петрович.

А сам хихикая, знал, что говорит неправду. Нравилось ему, когда Гешкина мать отвечала:

— Вас измотаешь! Как же!

Очень Брагин любил чай. Пока не появится на столе самовар, разговор ведет нехотя, скупо перебирая в памяти прошлое. Но стоило зашуметь большому никелированному самовару, быстро оживлялся. Отхлебывая из стакана густой, темный, как деготь, чай, заводил интересный разговор.

Юлька все вечера проводил у Гешки. Втроем ребята забирались на диван и слушали деда…

Боясь, что Нюра будет смеяться, ребята не рассказывали ей о «Дамире-1», о тренировках Грома, о мечте стать космонавтами и побывать на Марсе.

Но в последний перед отъездом вечер Нюра сама завела этот разговор. Глядя на небо, густо усеянное звездами, мечтательно сказала: