Галина Карпенко - Как мы росли

За несколько дней перед выпиской доктор позвал Ваську к себе в кабинет и сказал:

— Садись, друг, поговорим. Во-первых, привет тебе от Степана Михайловича. — Он каждый раз передавал ему привет от комиссара, и Васька ждал, что вот-вот Степан Михайлович приедет за ним и заберёт его.

— Теперь скоро увидимся, — сказал Васька. — Он как вам пишет?

— Видишь ли ты, какое дело, — сказал доктор. — Ты теперь человек здоровый, и я буду с тобой говорить, как с человеком вполне, так сказать, в форме. — Доктор строго поглядывал на Ваську из-под очков.

Васька ждал, что он скажет ему напутствие. Всем, кого выписывали из госпиталя, доктор говорил напутствие, как не растерять здоровье. «Время сейчас серьёзное, и полученное здоровье надо беречь. Оно, понимаете, не столько ваше, сколько, так сказать, теперь общегосударственное», — так он говорил всем. Но Ваське сказал совсем другое:

— Степан Михайлович очень хороший человек. Я его уважаю, и ты… Ну, проще говоря, он ничего тебе не пишет, а тоже лежит у меня в госпитале и хочет тебя видеть.

Васька не сразу увидал Степана Михайловича: у него почему-то всё расплывалось в глазах. Он уже держал в руках его большую добрую руку и слышал его голос, но перед глазами стояла ещё какая-то мешающая видеть пелена.

— Вы идите, доктор, у вас дела, — сказал Степан Михайлович, — а мы тут потолкуем.

— Степан Михайлович, — доктор погрозил пальцем, — только будьте молодцом! И, пожалуйста, разговоры разговаривать не долго.

Сколько они говорили, долго ли, коротко ли, ни Васька, ни Степан Михайлович не заметили. Только Степан Михайлович взял с Васьки честное слово, что он явится к Чапурному.

— Ты пойми, — говорил он, — если у каждого, кто воюет, за седлом вот такой, как ты, разве это возможно? Никак невозможно! Ты сам знаешь, как я к тебе отношусь. И ты должен понять, что война очень тяжёлое дело, особенно теперь. А ещё: ты учишься? Нет, не учишься. Так ты и вырастешь ни к чему. А уж на это ты не имеешь никакого права. Никакого! Понял? Мы теперь должны быть сами хозяева своей жизни. Как поётся? «Мы наш, мы новый мир построим…»

— Я бы нагнал учение, Степан Михайлович!

— Нет, брат, этого ни пешим, ни конным шагом не нагонишь! Должно быть всему своё время. Возвращайся к Чапурному и берись за книжку.

Васька слово дал. Ещё бы не дать слова Степану Михайловичу! Но маленький досадливый червячок где-то внутри сосал, что не пришлось ему, Ваське, быть солдатом.

Васька в оставшиеся дни как только мог ухаживал за Степаном Михайловичем. Он приносил ему весенние веточки, нашёл на дорожке майского жука и принёс его в палату, привязав на нитку. Жук оказался сильный — оборвал нитку и улетел в окно.

— Я ещё поймаю, — сказал Васька.

Степан Михайлович улыбался, слушая Васькину болтовню.

И, когда доктор сказал, что завтра Ваську выписывают, комиссар разволновался. Но Васька пришёл прощаться такой серьёзный и так правдиво обещал выполнить всё, как ему сказал Степан Михайлович, что комиссар успокоился.

— Ну, Василий, шагай, будь молодцом!..

— Прощайте, Степан Михайлович, — сказал Васька и твёрдым шагом вышел из палаты.

Доктор ждал Ваську за дверью. Он обнял мальчика и не мог успокоить его до вечера: Васька плакал навзрыд. А вечером посадили его на пригородный поезд и отправили с провожатым в Москву.

В Москве по дворам летал пух с тополей и начинали цвести одуванчики. В парке детского дома шла уборка. Оксана Григорьевна сама работала с увлечением, легко и весело. И ребята вместе с ней работали друг перед другом наперегонки: сгребали сухие листья, мели и скоблили дорожки. Наливайко возил большую тачку с прошлогодней травой и листьями к кухне. Там мальчишки жгли костры. Дым от костров был горький и тоже какой-то весенний.

Посередине парка вскопали большую клумбу. Оксана Григорьевна отправилась с ребятами по соседству в садоводство. Может быть, там найдётся какая-нибудь рассада, тогда они посадят цветы.

Большие парники блестели на солнце остатками стёкол. По бокам дорожек стояли смородиновые кусты, покрытые крохотными изумрудными листочками. Из земли тянулись острые зелёные листья тюльпанов.

Загремела цепь, и большой кудлатый пёс страшно залаял. Ребята остановились, а Оксана Григорьевна храбро пошла к сторожке. Собака бегала вдоль железной проволоки, на которой ходило взад и вперёд кольцо от её цепи.

Ребята, рассмотрев такое приспособление, тоже двинулись вслед за Оксаной Григорьевной.

В сторожке никого не было. Садовника нашли в парнике. Он с удивлением выслушал Оксану Григорьевну:

— Вы будете сажать цветы? Я сам хотел к вам пойти, видел, как вы копались в земле, но думал: может быть, незачем, может быть, вы думаете сажать овощи.

— Это было бы замечательно, но сажать нечего, — сказала Оксана Григорьевна. — Нам последнее время дают сухой компот и воблу. Конечно, хорошо бы посадить лук, морковь. В парке можно развести огород, да ещё какой, но мы будем сажать цветы. Дети будут делать это с удовольствием. Это очень интересно — сажать цветы. Дайте нам, если у вас что-нибудь есть — семена или рассада.

Старик задумался:

— Что бы мне вам такое дать? Есть только то, что не замёрзло в грунте. — Он взял маленький совочек и начал выкапывать из земли маленькие зелёные кустики. — Это «анютины глазки» — они не боятся мороза. И вот ещё маргаритки — замечательные маргаритки, махровые, белые. Ко мне приходили на днях из Совета, говорили, что будут наводить здесь порядок. Как вы думаете, — спрашивал садовник, — может такое быть, по-вашему, что советской власти будут нужны цветы?

— Почему же! Конечно, будут нужны, — отвечала Оксана Григорьевна.

Она помогла ему выкопать «анютины глазки», а ребята укладывали рассаду на большие ржавые листы железа.

— Железо принесите обратно, — сказал садовник, — я им укрываю маленький парничок.

Кроме «анютиных глазок», он накопал им флоксов, которые, оказывается, тоже не боятся мороза.

В обратный путь двинулось целое шествие. Впереди ребята несли рассаду, сзади шла Оксана Григорьевна с кустом зимней розы, которая, как сказал садовник, великолепно цветёт летом. Замыкал это шествие сам садовник с какими-то верёвочками, колышками.

— Я вам помогу разбить клумбу. Нельзя же, — говорил он на ходу, — сажать как попало. Нужно, чтобы на клумбе была картина из цветов. Иначе какая же это клумба!

Увидев в парке Наливайко с тачкой, садовник показал на него Оксане Григорьевне:

— Это мой друг, но взял с меня клятву, чтобы я, упаси бог, не рассказал, как он меня выходил. Я эту зиму очень тяжело болел.

— Он вас и раньше знал? — спросила Оксана Григорьевна.

— В том-то и дело, что нет. Познакомились мы с ним при обстоятельствах для него, надо сказать, неприятных — он лез на дерево да обломил сук, а я хотел его выдрать за уши, но не смог: меня уже лихорадило. Он довёл меня до сторожки, а потом навещал каждый день. Вот видите, я вам всё рассказал. Только прошу: не выдавайте меня, не нарушайте моей клятвы.