Надежда Лухманова - Серёжа

Вечером, в тот же день, барыня, которая взяла к себе Серёжу, сидела у себя в комнате и писала письмо своим милым сыновьям. В комнату к ней вошла Варвара и доложила:

— Там баба пришла.

— Какая баба?

— А из той комнаты, где Серёжа жил.

— Что же ей нужно? — удивилась барыня.

— Просит позволения войти, хочет с вами поговорить.

Барыня велела Варваре впустить её. Вошла баба, худая, бледная, на голове надет старенький тёмный платок.

— Сударыня, — говорит она, — я оттуда, из той комнаты, где мы вместе с Ульяной жили; так вот, как мы узнали, что вы мальчика к себе взяли, меня и послали все… Вот я и пришла…

— Да что же вы именно хотите? Взять назад Серёжу? — спросила барыня.

Женщина так испугалась, что руками замахала, и платок у неё с головы упал.

— Ах, нет, ради Бога нет, сударыня! Ведь, мы все бедные женщины, все уходим с утра на работу, кто же из нас может смотреть за ребёнком, кормить его. Ради Бога, барыня, оставьте вы у себя мальчика, ну хоть пока Ульяна из больницы выйдет, оставьте, а только позвольте нам, т. е. мне — Марье, я тоже прачка, да Анне, которая на табачную фабрику ходит папиросы набивать, да Татьяне, она ходит посуду мыть, да кухню убирать, — так вот позвольте нам всем, барыня, вам служить даром… По вечерам мы свободны, вот мы и будем приходить к вам по очереди… Пол вымыть, бельё постирать, мальчика, если позволите, понянчить — хочется и нам послужить сироте и отблагодарить вас, потому что мы очень чувствуем вашу доброту. — Марья сказала это и низко-низко поклонилась барыне.

Барыню это очень тронуло: видит она, что женщины бедные, простые, неучёные, а сердце у них доброе.

— Хорошо, — говорит она, — Бог вам за это поможет, каждый день ко мне приходить не надо, а если случится у меня какая работа в доме, то я пошлю за вами Варвару.

А Серёжа в тот день всё спал, весь вечер, всю ночь и только на другой день проснулся, и то поздно, часов в 11 утра. Тёплая комната, ванна да хорошая пища так успокоили ребёнка, что он проспал чуть не сутки и проснулся весёлый и здоровый.

Светлая кухня, в большие окна светит солнце, на полках блестят медные кастрюли, чайники, под плитой горят дрова, заслонка открыта, и Серёже видно, как там красный огонёк попрыгивает. На плите опять для него кипит молоко, варится кашка, на сковороде жарятся котлеты, и пахнет всё так вкусно и хорошо.

Поглядел Серёжа кругом, всё ему, верно, очень понравилось, и он стал смеяться, да вдруг вспомнил свою маму и стал звать: «Мама, мама Ульяна!» и заплакал. Варвара надела на него чистую рубашку и тёплую кофточку, которые успела сшить, пока ребёнок спал, а барыня купила уже ему чулочки и сапожки. Дали ему кушать, и он успокоился. Много ещё дней Серёжа вспоминал свою маму, плакал, кричал и звал её, а Ульяна всё лежала в больнице, только теперь она успокоилась, потому что её навестили и Варвара, и Марья, и другие женщины, которые жили с нею вместе; рассказали ей, как Серёже теперь хорошо; она от радости плакала и молилась Богу за добрую барыню, за Варвару и за всех, кто пожалел её мальчика.

Прошло два месяца. Ульяна выздоровела и вышла из больницы. Пошла она прежде всего в церковь и долго стояла на коленях, молилась и благодарила Бога, а затем пошла на кухню к Варваре.

Ввели её в комнату, а там Серёжа сидел около большого стола, на высоком стуле и расставлял деревянных коровок и лошадок. Поднял он свою большую головку, посмотрел на вошедших, да вдруг протянул свои худенькие ручонки и закричал: «Мама! Мама!» Бросилась Ульяна на колени около высокого стулика, обнимает ребёнка, целует его, ловит руки барыни и их целует, не может слов найти, — высказать свою благодарность. Когда барыня брала к себе Серёжу, она думала подержать его у себя, пока Ульяна в больнице, а как увидела она, что за эти два месяца у ребёнка глазки стали ясные, щеки розовые, а главное, как сходила она в ту комнату, где жила прежде Ульяна, и увидела, как там сыро и холодно, то решила она оставить Серёжу у себя. Ульяна поступила на место и каждое воскресенье прибегала к своему ребёнку посидеть около него, поиграть с ним, а главное — спросить барыню, не может ли она быть чем-нибудь ей полезной.

Весна в этот год была очень тёплая. Барыня наняла дачу по Финляндской жел. дор., в Озерках, и переехала туда с Серёжей. С утра и весь день, пока грело солнце, Серёжа сидел в саду. На большой куче песку ему раскладывали одеяло, давали деревянную лопаточку, и он пересыпал ею песок, играл им и смеялся. По совету доктора, ему тёплым песком обкладывали голые ножки, он сидел точно в тёплой ванне. В середине лета ножки его так окрепли, что он уже стал ползать на четвереньках. Ему это так понравилось, что он стал на четвереньках бегать как собачка по всему саду. Тогда его начали учить ходить. Возьмут за обе ручки и идут с ним. Он ножками переступает и радуется, что ходит как все другие.

С тех пор, как барыня взяла к себе Серёжу, прошло уже около пяти лет. Серёжа вырос, ножки его окрепли, он теперь умеет читать, писать, с этой зимы начал ходить в детский сад, на будущий год пойдёт в школу, а когда ему будет лет четырнадцать, свезут его в Крым и отдадут там в Никитское садоводное училище, и, если Бог даст ему силы и здоровья, выйдет из него хороший учёный садовод. Поступит он куда-нибудь на хорошее жалованье, будет работать в садах и возьмёт тогда к себе свою маму, она у него отдохнёт от всего пережитого горя. Не забудет он, вероятно, никогда и свою добрую воспитательницу.

Бог милостив, может быть, всё так и исполнится.

1903