Григорий Медынский - Повесть о юности

ЖЕНЕ МОЕЙ

МАРИИ НИКИФОРОВНЕ,

ДРУГУ И ПОМОЩНИКУ В РАБОТЕ

— Нет, Алексей Дмитриевич, не могу! Как хотите!

— Полина Антоновна, вы нас подводите!

— Почему? Что, на мне свет клином сошелся? Дайте кому-нибудь еще. Предмет я вести согласна, а классное руководство… Нет! Я устала.

— Да, работа большая.

— Ну вот. А я устала.

— Ничего, Полина Антоновна. Лето только начинается, отдохнете и… Да вам самой скучно будет с одним только предметом. Уверяю вас!..

В квадратной, аккуратно подстриженной бороде директора пряталась всезнающая улыбка, точно он предвидел этот разговор и никак не собирался принимать всерьез возражения учительницы. Именно это вызывало у Полины Антоновны упрямое желание не уступать и отстоять свое. Но спорить ей было трудно, хотя она и выискивала все самые убедительные, на ее взгляд, доводы.

— Ну, если бы еще это был нормальный класс — наш, старый, организованный. А это что? С бору по сосенке, из разных школ!

— Поэтому-то я его вам и предлагаю! Можно оказать, в знак особого к вам уважения, Полина Антоновна! Организованный класс — ну какой в нем интерес? А тут… Да что вам объяснять! Сами знаете.

И опять некуда было скрыться от этой затаенной улыбки и хитроватых огоньков в глазах.

— Алексей Дмитриевич! Ну, как вы не понимаете? Я только что сделала выпуск. Я вела ребят с пятого класса, я с ними сжилась, сроднилась, я израсходовала на них всю себя. Понимаете? Всю! А теперь… Да что же, учитель, по-вашему, автомат, что ли? Нет у меня в душе места для новых учеников! Как хотите!.. Я состарилась, в конце концов, если вам мало всего, что я говорила!

— Полина Антоновна! Да ведь нужно!

Хитроватые огоньки исчезли, и глаза директора смотрели теперь серьезно и твердо.

— Алексей Дмитриевич, вас ждут, — заглянув в кабинет, сказала секретарша.

— Кто?

— Родители. Кажется, новенькие.

— Вот уже и пошли… Просите!.. Ну, Полина Антоновна, значит договорились?

— Это когда же мы договорились? Вы, Алексей Дмитриевич, хитрить начинаете!

В кабинет быстро вошла кругленькая, невысокого роста женщина в платочке. Поздоровавшись, она скосила темные живые глаза на вошедшего вместе с нею коренастого широкогрудого подростка в черном костюмчике и белой рубашке «апаш» с выпущенным поверх пиджака воротником.

— С заявлением? — спросил Алексей Дмитриевич.

— С заявлением, товарищ директор. Сынка привела!

Алексей Дмитриевич пригласил женщину сесть и бросил на подростка короткий, острый взгляд. От этого взгляда тот невольно провел рукой по спутанным волосам, но потом, видно, решил, что это может показаться непростительным малодушием с его стороны и, опустив руку, продолжал стоять с довольно независимым видом. Он даже окинул взглядом стены кабинета, развешанные на них портреты, диаграммы, почетные грамоты и задержался только на маленьком, покрытом красным бархатом столике, на котором стояло несколько серебряных кубков и бронзовая фигурка физкультурника, бросающего диск.

Но как только Алексей Дмитриевич углубился в чтение документов, которые ему подала мать паренька, тот перевел свой взгляд на него. Он внимательно наблюдал, как глаза директора под черными густыми бровями то движутся по строкам документов, то задерживаются на чем-то, как будто возвращаются назад и начинают перечитывать заново. Полина Антоновна видела, как паренек даже вытянул шею, стараясь разглядеть, на чем же именно задержался директор и что он там перечитывает заново. Но в эту минуту Алексей Дмитриевич быстро и совершенно неожиданно поднял глаза и пристально посмотрел на него. Паренек сейчас же отвел глаза и с тем же независимым видом снова принялся изучать стены и только изредка краешком глаза посматривал, как директор перелистывает документы.

— Да-а-а! — сказал наконец Алексей Дмитриевич, неопределенно покачав головою. — Как фамилия-то?

— Костров.

— А звать?

— Борис…

Он отвечал неуверенно, по-видимому встревоженный тем, что директор качает головою, и не понимая, что это может означать.

— Да-а-а! — как бы в раздумье протянул опять Алексей Дмитриевич. — Не мастер ты учиться-то!

Мать тревожно переглянулась с сыном и, почувствовав какую-то заминку, торопливо стала рассказывать директору, как она вернулась с детьми из эвакуации, как сразу же тогда хотела определить сына в десятилетку и как ей это не удалось.

— Зимой приехали, учение-то уж везде шло, мест не было. Мне и сказали: пусть, говорят, пока учится в этой самой неполной школе, а потом перейдет в десятилетку. Перейти-то тогда не удалось, а теперь вот кончил семь классов… Что ж он у нас недоученным останется?

— Почему недоученным? — спросил Алексей Дмитриевич. — Учиться, конечно, нужно… Да ведь можно и в другую школу. Не обязательно к нам!

Полина Антоновна понимала эту двойную хитрость директора: с одной стороны, ему не хотелось принимать не очень хорошего ученика, который неизвестно еще как проявит себя в будущем, а с другой — он старался выпытать настроение своего будущего питомца, принять которого, видимо, все-таки придется. Последняя хитрость ему удалась: по лицу растерявшегося паренька Полина Антоновна угадала его чувства. «В другую школу?.. Значит, в эту все-таки не примут?..»

Он хотел что-то сказать, но его опередила мать:

— Уж вы, товарищ директор, не обижайте его!

— Зачем мне его обижать? Я его обижать не хочу, — ответил директор. — Но у нас мало мест. Два класса укомплектованы своими. Остается один восьмой «В», а кандидатов много.

Директор опять стал перелистывать документы, покачивая головой и изредка поглядывая на Бориса.

— Вот видишь!.. И характеристика у тебя неважная. Не знаю уж, как с тобою быть… Главное, если б ты учиться хотел!

— А я… я хочу учиться! — выдавил из себя Борис.

— Хочешь? — директор испытующе посмотрел на него. — А почему же такие отметки?

Пальцы левой руки Бориса забегали по пуговицам пиджака, точно проверяя, все ли они на месте. Но он быстро справился с собой и ответил:

— Школа такая!

— Школа такая? — вскинув брови, насмешливо повторил Алексей Дмитриевич. — Какая же это она «такая»?

Борис молчал. Видно было, что он проговорился нечаянно, отозвавшись так о своей прежней школе, и теперь с удовольствием увильнул бы от ответа. Но директор прямо и неотступно смотрел ему в глаза, и увильнуть было невозможно.

— Да так… ну… да тем другой раз и не слышишь, что учитель говорит.

— Что ж он, шепотом, что ли, говорит?