Мато Ловрак - Отряд под землей и под облаками

— В третьем классе, говорите?

— Да, сударь. Я боюсь…

— Бояться нет никаких оснований! — сыпал словами Паппагалло. — С ним ничего не случилось. Мы найдем его. Скажите, сударыня, к нему приходили его школьные товарищи?

— Редко. Двое или трое.

— Кто же это?

— Один маленький в очках, а другой — высокий, вихрастый такой. Этих я лучше всего запомнила…

— А как их зовут, не знаете?

— Ох, сударь, не знаю. Если б я могла думать, что это… Я как-то не поинтересовалась. По виду такие приличные мальчики.

— Да, да, приличные, — ироническим тоном подхватил Паппагалло. — Я их уже знаю. И какие они приличные — тоже.

Он мигнул агенту. Бастон вышел и через минуту вернулся, впихнув в комнату Ерко.

Мальчик был белый как полотно и казался еще более худым, чем раньше. Левое стекло в очках было разбито, под левым глазом синяк, губы распухли. Он поднял испуганные глаза на Нуту.

— Этот? — спросил Паппагалло.

Нута, пораженная видом мальчика, не услышала вопроса.

— Этот мальчишка приходил к вашему племяннику? — резко повторил Паппагалло свой вопрос.

— Да, — ответила она. — Но что он сделал?

Ей не ответили. Бастон увел Ерко.

У Нуты испуганно забегали глаза. Ей вспомнился плач, который она недавно слышала из-за стены. Она ничего не могла понять, но чувствовала, что невольно допустила какую-то оплошность.

— Ой, — всхлипнула она и всплеснула руками, — ведь Нейче не сделал ничего плохого!

— Увидим, — холодно сказал Паппагалло, встал и надел котелок. — Пойдемте. Покажите мне его вещи. И успокойтесь, пожалуйста. У кого совесть чиста, тому нечего бояться.

Нута, шатаясь, почти в беспамятстве, поплелась к двери.

Нейче в ту ночь не спал. Чуть задремлет и тут же просыпается. Он сидел, сунув руки под мышки, дрожа от холода. Ему мерещились всякие ужасы.

Вспомнилась тетя, и на сердце вдруг потеплело. Как живая стояла она перед ним. Ведь она ждет его, а от него ни слуху ни духу! Наверно, выбежала на улицу, смотрит во все стороны. Соседей расспрашивает, не видел ли кто его. И уж наверно, приготовила целый ворох самых обидных слов, которые обрушит на него, лишь только он появится на пороге.

Этих ее слов он всегда ждал со страхом. Каждое попадало прямо в сердце — такие они были колкие и обидные. Сейчас он с радостью бы их выслушал, только бы быть дома… Рядом с тетушкой он все-таки чувствовал себя как за каменной стеной. Лучше быть с ней, чем бродить по свету с Павлеком, — сегодня здесь, завтра там, голодать, мерзнуть.

Ему так захотелось под крылышко тетушки, что он решил бежать. Бежать не от полиции, а от Павлека. Ни секунды он не думал о том, что это было бы изменой и предательством, мысль о том, что он сам может попасть в ловушку, как мышь в мышеловку, тоже не приходила ему в голову.

Он тихо встал и, задержав дыхание, прислушался. Павлека в темноте не было видно, но он слышал его равномерное, спокойное дыхание. Ночь была полна страхов, однако больше всего Нейче боялся сейчас товарища и его бульдога, который тот положил под голову. Если Павлек проснется и догадается о его намерении, он тут же обвинит его в измене.

Два-три шага — и вот он под открытым небом. Со всех сторон его окружали кусты. У него было такое чувство, что к нему тянутся длинные руки с тонкими, холодными пальцами. Тихо шелестела Соча, на другом берегу лаяла собака. Но Нейче пугали не эти звуки. С ужасом он ждал оклика Павлека, за которым из темноты последует выстрел…

Он уже не чувствовал холода; мокрый от пота, он с трудом отыскал тропку, что, извиваясь и петляя, вела наверх. Бежал он так быстро, как только позволяла тьма. Хотя глаза его привыкли к темноте, он то и дело натыкался на стволы деревьев и скалы. Теперь его уже пугал не Павлек, а ночная тьма… По лицу текли слезы.

Наконец он выбрался наверх, в поля. Он был так измучен, что больше всего ему хотелось повалиться на траву и перевести дух. Но надо было торопиться. За полями, за кронами деревьев, окаймлявших полоски полей, спал город. Страх гнал его на освещенные городские улицы.

По проселочной дороге он вышел на шоссе, серой лентой бегущее перед ним. Слышен был только глухой звук его шагов. Но он каждую минуту в страхе оборачивался — нет ли погони? Шелковицы вдоль шоссе казались ему шеренгой карабинеров в широких шляпах. Он бежал изо всех сил, чтоб поскорее оказаться у первых домов с тускло горевшими уличными фонарями.

Здесь он замедлил шаг. Страх исчез. Он ладонью утер слезы, которые заметил только сейчас. Чем ближе к дому, тем больше его терзала мысль о тетушке. Что она скажет? Что сделает? Перед низким темным домиком в тихой улочке он остановился и посмотрел на окна. В одном окне горел свет. Тети не спит, ждет его. Даже входная дверь была приоткрыта.

На сердце у Нейче было так тяжело, что он прислонился к стене и глухо застонал. Но тут раздались чьи-то шаги, он быстро вошел в дом и стал ощупью подниматься по неосвещенной лестнице. Без стука открыл дверь в кухню.

Потрясенный до глубины души, он замер на пороге. Тетя жалась у плиты, глаза ее были полны страха и муки. За столом сидел инспектор Паппагалло, хмуро насупившись. Возле окна стоял агент Бастон, оглядывая все кругом острым взглядом.

Лишь только Нейче вошел, все, кто был в кухне, уставились на него с удивлением и радостью. На него было жалко смотреть: бледный, зареванный, руки и ноги в ссадинах. Страх его, когда он увидел инспектора и агента, превратился в настоящий ужас. С мольбой он взглянул на тетушку, губы его скривились — сейчас заплачет.

Сердце Нуты стиснула жалость, вся ее злость прошла. Она была рада, что племянник вернулся, что он снова дома. Она схватила его за руку.

— Нейче, какой же ты! — воскликнула она. — Горюшко мое, где ты был так долго? Что мне с тобой делать?

Тут поднялся Паппагалло, растянув физиономию в довольной ухмылке.

— Подождите, сударыня! — сказал он. — Вы еще успеете поговорить. А сейчас я его кое о чем спрошу. — И он повернулся к мальчику: — Скажи, а где твой товарищ?

Вид у Нейче был испуганный и покаянный. Инспектор уже по глазам его определил, что это тот самый мешок, из которого, действуя где угрозами, где обещаниями, нетрудно будет вытрясти все, что нужно.

Мальчику вначале даже в голову не пришло что-либо утаивать. Он надеялся, что так его скорее освободят.

— Павлек? — спросил он. — На Соче.

— Так, на Соче, — удовлетворенно повторил инспектор. — А что он делает на Соче?

— Спит.

— Так, спит, значит? Ясно! Где же он спит?

До сих пор Нейче от страха ничего не соображал. Инспектор задавал свои вопросы добродушным тоном, умильно улыбаясь, и мальчик чуточку приободрился. И тут же осознал, что совершил предательство. Сердце забилось часто-часто. Они хотят узнать, где спит Павлек, чтоб схватить его спящим! И Павлек сразу поймет, что он сбежал и предал его. «Черные братья» не простят ему, что он нарушил клятву. Страх перед гневом товарищей пересилил страх перед инспектором.