Мадлен Жиляр - Тайная тропа к Бори-Верт

Он медленно приблизился, ступая по хрустящим улиточным ракушкам в траве. Обошел вокруг бори. Большая, вытянутая, метров двенадцать в длину хижина. У входа он наткнулся на пышный желтый дрок. Солнце успело подняться повыше, и тень на земляном полу стала короче…

— Дурак! — обругал он сам себя. — Вот бестолочь!

Да-да, это была та же самая хижина. Блуждая в зарослях, он описал полукруг и очутился на прежнем месте! Жан-Марк вдруг понял, что прошло уже много времени, и почувствовал голод. Он осмотрел свои исцарапанные пальцы и ободранные коленки. И все впустую.

Обратно он шел уже не в таком радужном настроении, с каким выходил из дому. Как раз когда он перелезал через низкую садовую ограду, открылись ставни в комнате Совиньона. Верно, он пошел вниз пропустить утренний стаканчик. Жан-Марк сморщился, его словно обдало винным перегаром, которым вечно разило от этого типа. У него была скверная привычка во время разговора приближать лицо вплотную к собеседнику, хотя ничего серьезного он при этом не говорил. «Ох, будь моя воля, я бы давно велел ему собирать вещички!» — подумал Жан-Марк.

Лоранс поджидала брата на пороге кухни. Одного взгляда на ее хмурую физиономию было достаточно, чтобы последние остатки его утреннего блаженства улетучились.

— Явились, — сообщила Лоранс.

— Кто это явился? И почему ты такая мрачная?

Жан-Марк, конечно, и сам догадывался, кто, но его злил трагический вид Лоранс.

— Эммелина и Режинальд. Прикатили на автобусе полчаса тому назад. Противные-препротивные! Да иначе и быть, не могло, с такой бабусей НЛО… А ты, как нарочно, куда-то запропастился.

— Глупости. Когда это ты успела узнать, что они противные? И почему мне нельзя пойти погулять? Ты-то ведь не сидишь дома.

— Сейчас не до ссор, — значительно сказала Лоранс. — Иди туда, и сам убедишься.

И, следуя за братом через кухню, добавила еще мрачнее:

— А она красивая, очень красивая…

Это было не похоже на Лоранс. Чего-чего, а уж завистливости за ней не водилось. Почти все ее подруги были хорошенькие. И она всегда от души восхищалась их цветом лица, волосами, нарядами.

В зале соловьем разливалась мадам Трюшассье.

Ее речи были обращены к утренним посетителям: ранним туристам и местным старичкам. Эстер стояла за стойкой и гладила кошку, совсем как в день приезда Лоранс и Жан-Марка.

Новоприбывшие родственники уплетали гренки с какао. Запах какао напомнил Жан-Марку, что он еще не завтракал.

Эммелина рассеянно обводила взглядом присутствующих. Глаза у нее были голубые-голубые, что называется «лазурные очи». Пряди белокурых волос мешали ей откусить бутерброд, и, когда она убирала их рукой, между волосами и бутербродом оказывалось точеное, нежно-розовое, с тонким и прямым носиком личико. Голубой свитер оставлял открытой длинную гибкую шею.

— Эта крошка, — говорила между тем мадам Трюш, — мамулино утешение и бабулина радость. А теперь вот приехала обрадовать дядюшку Антуана. От всех остальных приглашений отказалась!

— Каких это остальных? Больше никаких приглашений и не было, просто мы умирали со скуки в Лионе, — проверещал вдруг Режинальд, выныривая из-за кружки с какао.

— Она блестяще справилась со всеми годовыми «контрошками», — продолжала «бабуля», не упускавшая случая ввернуть модное словечко, которое в ходу у молодежи. — Не то что этот шалопай Режинальд. Тот только и знает, что лодырничает да паясничает на потеху всему классу!

«Хорошо, что у нас нет такой бабули!» — подумал Жан-Марк.

Но Эммелина и Режинальд не проявляли ни малейшего смущения. Заметив Жан-Марка и Лоранс, мадам Трюшассье изящно взмахнула рукой и представила им родственников:

— Эммелина и Режинальд.

Вскоре Жан-Марк занял место за стойкой, Эстер скрылась на кухне, старички-завсегдатаи ушли, туристы укатили на своих велосипедах и мотоциклах. Лоранс отправилась на террасу, где уже рассаживались новые посетители, и, вернувшись, перечислила их заказы:

— Один двойной шоколад, два чая, три мороженых, два черных кофе и восемь бутербродов с маслом.

— Десять, десять бутербродов, — кричали ей вслед. — Нет, двенадцать, тринадцать! Тринадцать штук!

Лоранс принялась готовить бутерброды.

— Послушай, Жан-Марк, батоны кончаются, надо бы купить еще. И размягченного масла больше нет. Это только что из холодильника, замерзло, как камень, и не намазывается.

— А ты поставь его около Принцессы, у бака с кипятком, сразу оттает.

Пока Жан-Марк в Лоранс деловито обсуждали эти хозяйственные мелочи, Эммелина и Режинальд, будто приросшие к скамейке, глазели на них. Потом Лоранс пошла на кухню к Эстер и Сидони, а Жан-Марк, прежде чем отправиться в булочную, принялся начищать кофеварку. Вдруг у него из-под локтя просунулась голова Режинальда.

— Что это ты делаешь?

Жан-Марк посмотрел на его любопытную рожицу с круглыми глазами.

— Как это, что делаю?

— Драишь, драишь, а зачем? Хи-хи! Покрасил бы машину в красный цвет, и не надо было бы столько возиться. Ха-ха!

Ну и глуп же этот мальчишка! Где это видано — красить кофеварку. Да у нее вся красота в блеске. И что за дурацкие смешки: «хи-хи» да «ха-ха». Или это и есть его хваленое остроумие, от которого весь класс помирает со смеху? Не много же им там, в Лионе, надо…

Вернувшись из булочной с целой охапкой длинных батонов, Жан-Марк вошел через черный ход прямо на кухню.

— Ну вот, — сказала Эстер — вы и познакомились со своими двоюродными братом и сестрой.

— Она очень красивая, — снова сказала Лоранс, как будто не могла придумать ничего другого.

— Да, похожа на мать. Правда, Лидия в ее возрасте была еще милее, у нее было такое выразительное живое личико, просто прелесть девчушка.

Вдруг из зала донеслось оглушительное шипение. Эстер и Лоранс так и подскочили. Сидони уронила кастрюлю с водой. А Жан-Марк кинулся в зал.

Всю комнату наполнял густой белый пар, сквозь который Жан-Марк, сразу устремивший глаза в сторону Принцессы, разглядел две ручки маленького домового, проворно порхавшие от крана к крану, от рукоятки к рукоятке.

— Эту штуку совсем нетрудно завести, вот здорово! — крикнул домовой. — Вот я сейчас…

Остальные слова заглушило шипение новой, вырвавшейся, как из вулкана, струи пара.

Позднее, когда Жан-Марк сантиметр за сантиметром осматривал и ощупывал свою драгоценную, к счастью, не пострадавшую Принцессу, Эстер сказала ему:

— Если бы ты видел свое лицо, когда схватил мальчишку! Честное слово, я за него испугалась. Что делать, они оба страшно избалованы. Жильбер Трюшассье, их отец, умер, когда Эммелине было четыре года, а Режинальду еще и года не исполнилось. Лидия не может с ними справиться, ну, а бабушка…