Мадлен Жиляр - Тайная тропа к Бори-Верт

Наконец он отправился в обратный путь. На самых крутых подъемах приходилось слезать с велосипеда. И хотя ароматы и шорохи летней ночи не изменились, она потеряла все свое обаяние.

Эстер сидела одна на кухне и вязала. Черная Кошачья Королева, устроившаяся на остывшей плите, обратила к Жан-Марку свои прозрачные глаза. Она глядела строго, как судья.

— Звонила Лидия, — сказала Эстер. — У мадам Трюшассье их нет. Они обе, и мать и бабушка, приедут завтра. Легче от этого не станет… Иди-ка спать. Я тоже сейчас лягу. На всякий случай оставлю свет… Сидони городит что-то невразумительное. Эта ее манера останавливаться на полуслове! Говорит, что исчезло покрывало Эммелины… Но если бы они расположились где-нибудь тут поблизости, друзья Дидье непременно нашли бы их.

Жан-Марк подивился ее хладнокровию. Наверное, если человек перенес столько горя и страха, его не так-то просто вывести из себя.

Следующий день выдался еще более душным. «Ночью будет гроза», — говорили местные жители. Все в Мазербе продолжали обсуждать таинственное исчезновение. Дело нисколько не прояснилось. Никаких известий не было.

Ближе к вечеру у террасы остановился автомобиль «пежо» довольно старой марки. Эстер вскочила. Кошачья Королева, развалившаяся у нее на коленях, полетела кувырком, перевернулась в воздухе и, приземлившись на все четыре лапы, сердито замяукала. Первой из машины вышла полная женщина с растрепанными светлыми волосами. Она бросилась к Эстер с криком: «Ну что?» — и разрыдалась. Из другой дверцы вышла мадам Трюшассье и сразу заговорила громче всех: «А Совиньона Рено не захотел взять!»

Рено… Рено? Жан-Марк и Лоранс, застыв на месте, разглядывали человека, который нагнулся проверить шину; вот он выпрямился, захлопнул дверцу и повернулся лицом к дому. И хотя прошло столько времени, они тотчас узнали его улыбку и манеру держать голову. Это был их отец.

Он широко раскрыл объятия, заключил в них Эстер и поцеловал ее в обе щеки.

— Бедняжка, тебе тут достается!

Перебивая друг друга, все трое приехавших стали рассказывать. Оказалось, что тетя Лидия позвала брата на помощь. Рено Абеллон как раз вернулся из очередной поездки. Бросив все дела, он усадил в машину сначала Лидию, а потом и мадам Трюшассье, бодрствовавшую у изголовья своей сестры Эрманс.

— Ну, а нашего Совиньона, — сказал он, — я, конечно, не взял. Где ты откопал этого пустомелю, Антуан? Твое доброе сердце опять сыграло с тобой дурную шутку! Ну, как твои дела? Мадам Трюшассье говорила, будто ты совсем плох. Но ты выглядишь молодцом, я очень рад.

Наконец его глаза, казавшиеся на загорелом лице еще более светлыми, чем были, остановились на Жан-Марке и Лоранс. Он потрепал сына по волосам, посмотрел на дочь, сказал:

— Как ты выросла. Похожа на цыганочку. Скоро будешь совсем взрослой, — и поцеловал ее.

Все собрались на кухне. Только Сидони обслуживала посетителей на террасе. Рено задавал вопросы, и из ответов на них выяснялось, как обстоит дело.

Да, в полицию сообщили.

Да, по радио объявили.

Да, на автостанциях в вокзалах спрашивали. И вообще спрашивали всех в округе!

Да, полицейские и ребята-велосипедисты обыскали все окрестности.

Да, Сорг и его притоки почти пересохли, там не утонешь…

Словом, нигде никаких следов…

Рено достал сигарету, закурил, потом, спохватившись, извинился и протянул пачку остальным. Но все отказались.

— Итак, продолжим, — сказал он. — Получается какая-то ерунда. Эстер, в твоем большом кофейнике, в том, голубом, в цветочек, не осталось кофе?

— Теперь у нас есть Принцесса, — сказал дядя Антуан, оживившись.

— Ого! Принцесса? Откуда ты ее взял? Неплохо устроился.

Жан-Марк и Лоранс переглянулись. Где то беззаботное время, когда они с мамой читали загадочное письмо из «Бори-Ве»?

— Ах, кофеварка. Отлично!

— Сейчас я сделаю, — сказал Жан-Марк.

— Так это он управляется с Принцессой? — спросил Рено у Лоранс.

Она кивнула.

— Ах, да! Забыл спросить, у мамы все в порядке?

Лоранс снова молча кивнула.

Жан-Марк принес на подносе чашки с кофе.

— Кофе просто превосходный! Теперь дела «Бори-Верт» пойдут на лад.

— Если бы! — вздохнул Антуан.

— Я думаю так, — вернулся к предмету обсуждения Рено, — если бы их похитили, не пропало бы покрывало. Эта пропажа подтверждает, что они сбежали из дому. Им что, здесь не нравилось?

— При мне, — с нажимом сказала мадам Трюшассье, — им жилось прекрасно. Все их любили, баловали… Ну, а стоило мне уехать…

— Ну уж! — хором возмутились Жан-Марк и Лоранс.

Рено взглянул на них и повернулся к мадам Трюш:

— Значит, все их любили? Так вы думаете, после вашего отъезда они так истосковались, что бежали из опустевшего без вас дома?

Эстер дотронулась рукой до его колена, как бы говоря: «Оставь, сейчас не время потешаться над беднягой», — но было заметно, что она сама еле сдерживает улыбку.

— Ну, а вы, дети, что вы об этом думаете? — спросил Рено. — Вы ведь дружили с ними? Может быть, они говорили вам что-нибудь такое, что могло бы навести нас на след?

— Да мы как-то мало общались… — промямлила Лоранс. — Эммелина все ходила гулять с Дидье.

— Ручаюсь, Лидия, это приличный мальчик, — сказала «бабуля» Трюшассье. — Иначе я бы ни за что не разрешила.

— А где же этот приличный мальчик Дидье? Он-то что говорит?

Тетя Лидия и мадам Трюшассье в один голос запротестовали:

— Эммелина никогда бы… никогда!

— В чем дело! — перебил их Рено. — Я вовсе не хочу сказать, что она сбежала с этим самым Дидье. Это на нее совсем не похоже. Просто, может, ему что-нибудь от нее известно.

Ему рассказали, что Дидье сейчас крутит педали на склонах Альпин, что ему звонили в Сен-Реми и что ни он, ни его товарищи ничего не знают.

— Так… Ну, а Режинальд что поделывал?

Жан-Марк тяжело вздохнул и разом выложил:

— Вот что, папа… В общем, Режинальд мог обидеться… Я его запер на чердаке, но он сам…

Мадам Трюшассье громко вскрикнула. Рено встал со стула.

— Здесь страшная духота, — сказал он. — Выйдем-ка на воздух, Жан-Марк, там все-таки веет ветерок с Ванту.

Лоранс взглядом проводила их до двери. Она была мрачнее тучи.

Эстер подтолкнула ее локтем и шепнула:

— Иди и ты с ними, объясните отцу, что и как…

С выцветшего, белесого неба солнце беспощадно изливало свой жар на землю. Ничего похожего на обычный лучезарный день горного Прованса. Все цвета и запахи как будто сгустились. Острые листики самшита казались блестящими железками. Аромат трав стал приторным и тяжелым. В углу сада угрожающе, как обнаженный клинок, возвышался кипарис.