Александр Кузнецов - Когда я стану великаном

— Копейкин! Петеньке! Умница! — щебетала она так радостно, словно они не виделись целую вечность.

Копейкин был несколько напряжен, может, и потому, что боялся, отчаянно боялся, что Горошкина заметит его ботинки, а объясняться ему не хотелось.

Но Горошкина ничего не заметила.

— Господи! Живой! Петька! Я думала, они тебя там изуродуют! Били тебя?

— Не очень… — Копейкин скромно улыбался.

— Вон подтек какой! — ахала Горошкина.

— Да ерунда! Первый раз, что ли… — Копейкин смутился, он наивно полагал, что подтека она не заметит.

— Сколько их было? Мне говорили, десять человек! — Она смотрела на него восхищенно.

— Какие десять! Уже придумали!.. Всего трое!

— Ну расскажи!

— Да ладно!.. С тобой-то что?

Горошкина вдруг смутилась, такой Петя ее не видел ни разу.

— Не знаю, как тебе сказать… Может, потом, а? Видишь и… — залепетала она. — Мы ведь с тобой всегда смеемся… А тут — серьезно это, понимаешь? — жалобно сказала она.

— Ну? — Взволнованный Копейкин не спускал с нее глаз, боясь что-нибудь пропустить.

— Дай честное слово — не будешь смеяться!..

— Честное слово! — горячо заверил ее Копейкин.

— Помнишь, в первом классе мы клятву давали? Глупо, конечно, но я помню.

— И я помню, — сдерживая волнение, сказал Копейкин. Горошкина вдруг подняла на него свои синие глаза.

— Я совсем недавно вдруг стала вспоминать детство… Чего это я — не знаю!.. Вдруг вспомнила, как в лагерь первый раз ездила. Как ты подрался из-за меня… Как заячью капусту собирали… А как ты научился плавать — помнишь? За одну ночь!

— А у тебя было такое платье, в горошек, меня почему-то поразило, что и фамилия у тебя такая!..

— А как я скарлатиной болела, а ты мне мороженое приносил?.. И тогда написал первые стихи:

— Машка! — тихо сказал Копейкин. — Ты и это помнишь?

Она кивнула.

— Ну, вот ты и вырос… Не очень, правда… — Маша лукаво улыбнулась. — Ну разве это имеет значение?

— Так ты мне хотела что-то сказать, наверно, да? — осторожно спросил он.

— Верно, Петь… Я… Понимаешь… Мне… Мне очень нравится один человек! — набралась она наконец духу.

— И что? — замирая, спросил он.

— И я не знаю, как он ко мне относится… Хотя иногда мне кажется, что и он…

— А ты — спроси! — еще тише сказал Копейкин.

— Да я его не знаю толком… Я видела его издалека. И ни разу не разговаривала.

— ???

— Знаешь, этот новенький из 8 «а». Он недавно пришел, совсем перед каникулами, а потом на сборы уехал… Но знаешь его?..

— Нннет… — еле выговорил Копейкин.

— Ты и не обратил внимания? Неужели?

— Какой он из себя? — убийственно спокойно спросил Копейкин.

— Такой высокий, красивый, баскетболист. Очень скромный. Он похож на… Вот я таким представляю себе капитана Грея из «Алых парусов». Я несколько раз ходила на тренировки в спортзал смотреть… Я думала, он избалованный. А он на девчонок — вообще ни на кого не глядит!

— А может, он — дурак?!

— Нет, нет, не может быть!

— Почему — а если?

— Тогда не знаю… Значит, я ошиблась… И тогда…

— Что?

— Значит, я самая несчастная! Вот что! И я — дура, понимаешь?! Ну что мне делать, Петь?

— Не знаю…

Она заметила, что Копейкин вдруг помрачнел, и забеспокоилась:

— Тебе больно, да? Ты только скажи, а? Пойдем домой!

— Пустяки…

Она протянула ему записку, которую долго мяла в руках.

— Ты передай ему вот эту записку, если тебе, конечно, не трудно…

— Зовут-то его как?

— Коля Кристаллов. И еще… я хотела сказать… тебе смешно, да?

— А что, разве заметно?

— Чего ты такой кислый?

— Погода! — мрачно ответил Копейкин.

Копейкин долго бродил по городу, пока не оказался где-то на окраине, у затона. Здесь было пустынно и тихо.

Странное это было зрелище — целое кладбище кораблей! Старые, ржавые, ободранные, они стояли, тесно прижавшись, а когда поднимался ветер, оторванные железки бились друг о друга, издавая жалобный звон.

Он слонялся по палубам, пролезал в каюты, заглядывал в рубки, а потом, присев у воды, пускал кораблики и долго смотрел им вслед, пока ветерок совсем не уносил их неведомо куда.

Потом он с яростью отодрал подошвы и закинул их далеко-далеко, как только смог…

Джульетта Ашотовна опаздывала.

Класс гудел, ребята роились группками, спорили, болтали, девчонки причесывались, рисовали на доске последние фасоны платьев.

— Слушай, слетай в учительскую, узнай, — если Джульетта заболела, махнем в кино! — сказал кто-то Белкину, и Белкин тут же, перемахнул через парты, вылетел в коридор. В пустом коридоре он наткнулся на Копейкина. Тот был чем-то озабочен.

— Слушай, ты его видел?

Белкину не надо было долго объяснять.

— Говорит, он заболел…

— Ну как он хоть выглядит!

— Здоровый такой. Баскетбольного роста… Слушай, Смайлинг не пришла.

— Не пришла? — У Копейкина тотчас мелькнула озорная мысль, — Тсс! Тихо!

Одним прыжком он очутился у двери класса и притаился.

— Вот это самый беспокойный класс, Николай Николаевич! Уверяю вас, Копейкин всех их превратит в преступников! — Копейкин великолепно имитировал Эльвиру Павловну, поразительно меняя голос. — Дисциплина здесь ужасная! — негодующе продолжала «Эльвира Павловна», — Крапов, Тарасов и Дралюк спят на задних партах третий урок! Они простояли всю ночь за билетами на хоккей, а теперь отсыпаются!

В классе ребята разом замолкли и насторожились.

— С кем это она — шепнул Генка.

— С новым завучем! Разбуди ребят, а то…

— Откуда она знает? Вот стерва!

А за дверью «Эльвира Павловна» продолжала:

— Юрьеву и Павшину я видела вчера с размалеванными глазами на последнем сеансе, куда дети до шестнадцати лет не допускаются… Шувалов весь урок тер наждаком джинсы, чтобы походить на хиппи! Не верите? Зайдите, посмотрите!..

Ребята быстро расселись по своим местам.

Но «Эльвира Павловна» не унималась:

— У Коровкиной и Виноградовой портфели набиты косметикой! Они на уроках ногти лаком покрывают!

Коровкина, покрывавшая зеленым лаком ногти, испуганно застыла, глаза её округлились, она тут же лихорадочна стала прятать лак.

— А Нарин и Лебедев простаивают в очередях за женскими батниками! Вы думаете — зачем? Они перешивают их, клеят заграничные ярлыки и носят вне школы! Не удивлюсь, если они их и перепродают. А это знаете чем кончится?

В классе началась тихая паника.

Тем временем за дверью, как можно было понять, появилась Джульетта Ашотовна.

— Простите меня, ради бога! Со мной неожиданное происшествие приключилось! — извинялась она.