Константин Иосифов - Охотники за джихами

При этих словах Пал Палыч хлопнул себя по лбу и вскочил на ноги, да так живо, что бухгалтерская книга упала на землю, белый петух, испугавшись, бросился, хлопая крыльями, за дом, чёрный кот, воспользовавшись неожиданным предлогом, затрусил, спасаясь от ласточек, под крыльцо.

— Ай да бабушка Минако! — вскричал Пал Палыч. — Ведь это же совпадает с немецкой хроникой!

— Немецкой? Почему немецкой? — спросил Арсен. Он даже привстал на колени и уставился на Пал Палыча.

— Именно немецкой! Ещё в семнадцатом веке немецкий путешественник Рейнегс побывал в здешних краях. В своих записках он рассказывает, что где-то на кавказском берегу Чёрного моря есть пещера, из которой вытекает священная река. Местные племена почитают эту пещеру родиной солнца. В известные дни к ней сходятся люди и совершают моления. Возможно, Мзымта и есть та река, о которой говорил Рейнегс. Надо найти археологические доказательства.

— Значит, едем в следующее воскресенье? — спросил Арсен.

— Гм… А вы любите брать быка за рога.

— А почему бы и нет? — с гордостью ответил Арсен, — Так сказать ребятам?

— Что ж, будь по-вашему.

— Слыхал, Адгур? — спросил Арсен. — Передай Капелюшникову, чтобы готовил поход.

— А Миша не поедет, — заметила Леночка.

— Что это ещё за фокусы такие?

— Это не фокусы. Он увлекается птичками.

— Скажи ему, пусть не выдумывает птичек. Раз выбрали председателем, то нечего тут.

— А пусть! — сказал Пал Палыч. — Орнитология тоже интересное дело.

— Да он археологию любит, а не птичек! — обиделся за друга и за археологию Адгур. — Он просто заупрямился.

— А почему заупрямился? Обидели?

— Хочет, чтобы его хорошенько попросили, да? — спросил Арсен.

— Ему премию не дали. Вот он и переживает, — вступился Адгур.

— А-а! Это меняет дело. Тогда пусть сидит дома и переупрямливает своё упрямство. Ну, а бабушке Минако большое спасибо! — сказал Пал Палыч и снова принялся за свои черепки.

Хотя было решено предоставить Мише возможность упрямиться сколько влезет, всё же накануне отъезда, в пятницу вечером, Арсен и Адгур зашли к нему: Арсен — потому, что считал своим долгом призвать председателя к порядку, а Адгур — из-за того, что был верным другом и знал, как важно бывает порой, чтобы тебя попросили хотя бы ещё раз, один-единственный, последний-распоследний раз.

Мише сейчас больше всего на свете хотелось, чтобы Арсену и Адгуру удалось уговорить его. Должны же они понять, что иногда человек не может, ну просто никак не может перестать упрямиться. Да не мешает им подумать и о том, что из-за его упрямства срывается вся археологическая работа.

Из вежливости он пригласил их сесть, но сам остался стоять, всем своим видом показывая: «Просите не просите, а я всё равно не соглашусь ехать».

Упрашивание прошло совсем не так, как хотелось бы Мише. Прежде всего Арсен сказал чужим, учительским топом:

— Ну что, Капелюшников? Завтра едем в пещеру, а? Ты перестал упрямиться?

Худший подход трудно было придумать. С таким же успехом Арсен мог сказать: «Сиди-ка, брат, лучше дома. Обойдёмся и без тебя».

Ясно, Мише ничего не оставалось делать, как заявить, что он не поедет. Некогда ему заниматься пещерами, тем более что на носу важные дела.

— Какие там дела! Капризы всё! — сказал Арсен и поднялся, чтобы уйти.

— Вовсе не капризы, — стараясь говорить не капризным тоном, ответил Миша.

— Думаешь, без тебя не обойдёмся? Обойдёмся, и ещё как!

— Ну и обходитесь! Очень нужно!

— Мы и Друга с собой возьмём. Не возражаешь? — сказал Адгур, вставая, — он нам поможет раскопки делать.

— Пожалуйста! Только он без меня не пойдёт.

— А это мы ещё увидим.

— Значит, остаёшься. И это твоё последнее слово? — Арсен сделал шаг к двери.

— Последнее. — В голосе Миши звучала твёрдость, которой он, однако, не испытывал.

— Ну смотри, Капелюшников! Поставлю вопрос о переизбрании. Едем, Джикирба! Пал Палыч прав. Нечего возиться с этим капризулей! — И Арсен решительно направился к выходу.

За ним двинулся Адгур, бросив на прощание:

— Передумаешь — приходи!

На следующий день, после занятий, когда Леночка собиралась в поход, Друг следил за ней, насторожив уши. Когда она шла в кухню, он следовал за ней по пятам. Если она выходила на улицу, Друг шёл за ней. Было видно, что этот пёс прекрасно понимает: предстоит археологическая экспедиция и как бы ему, Другу, не пришлось остаться на бобах. Особенно смущало его то обстоятельство, что хозяин лежал, отвернувшись к стене, и в сборах не принимал никакого участия.

Когда же Леночка уложила вещички, села на крыльцо и расправила платье на коленях, поджидая Адгура, Друг расположился рядом с ней.

Скоро показался Адгур. Он бежал по улице, засовывая одной рукой кусок хлеба в рот и пытаясь другой накинуть сразу обе лямки рюкзака на одно плечо. Бег его усложнялся ещё и тем, что всё время с ноги его спадала тапочка.

— Собралась? Ну бежим! А Миша не передумал? — выпалил он, давясь хлебом.

— Притворяется, будто спит, — сказала Леночка нарочно громко, чтобы услыхал брат, и засеменила по ступенькам вниз.

Друг взглянул через открытую дверь на своего хозяина, взвизгнул и рванулся за Леночкой. Когти его застучали по крыльцу.

— Друг! Назад! Я кому говорю — назад! — закричал Миша, не поворачивая головы от стены.

Друг покорно вернулся, сел на крыльцо. Но ему не сиделось. Он переступал с лапы на лапу, вытягивал шею, пытаясь увидеть удаляющиеся фигуры Адгура и Леночки. Наконец он не выдержал. Он подбежал к Мише, толкнул его передними лапами в бок, лизнул в ухо и бросился к двери.

На этот раз Миша не стал звать Друга.

Ребята уже были в сборе. Они сидели у школьного крыльца. На старом месте, у калитки, расположились прохиндеи в своём старом, латаном-перелатанном прохиндейском обмундировании, которым они всегда так гордились.

Когда Леночка проходила мимо них, Джо дёрнул её за косу и сказал насмешливо:

— А вот и главный научный руководитель у Арсена. Так сказать, корифей науки. Ха-ха-ха! Сколько тебе лет, бэби?

— Девятый пошёл, — ответила Леночка с достоинством. Её вид говорил: «Мне-то девятый пошёл, а ты вон какой дылда, а за косу дёргаешь, как маленький!»

А Джо продолжал:

— Эх, мисс Мэри, мисс Мэри! Смотри, любуйся, на кого променял нас твой Арсеня. И где твой прохиндейский задор? Увы! Нет уже прохиндейского задора у нашей атаманши! Скоро она сама будет копаться в земле, как эти букашки-таракашки!

— Помолчал бы лучше! — сказала угрюмо Машенька.

— «Не могу молчать!», как сказал граф Лев Толстой.

— Джо, поссорюсь!

— Не поссоришься, прекрасная атаманша!

— Не перестанешь — уйду!