Хольгер Пукк - Виллу-филателист

Эстонский детский писатель Хольгер Пукк родился в 1920 году. Печататься начал в пятидесятые годы. И с самых первых творческих шагов пристально наблюдает за жизнью школьников, вникает в их проблемы, пытается угадать и учесть потребности подрастающего поколения, как старший умный товарищ, пытается помочь им пройти по жизни.

Герои большинства его произведений — дети. Ведь пример сверстников заразителен, он заставляет задуматься над жизнью, и его герои активно занимаются спортом и пионерской работой, путешествуют, помогают старшим, обладают способностью противостоять злу. Все это они делают с такой страстностью, с такой внутренней убежденностью, что сразу же захватывают читателя, зовут к действию.

X. Пукк в своих произведениях всегда наблюдатель действия, которое тщательно и точно описывает, часто как бы и сам находясь в гуще событий.

X. Пукк автор большого числа книг, но совершенно особое место и в творчестве писателя и в эстонской детской литературе занимает вышедшая в 1966 году его повесть «Зеленые маски». До него никто, может быть, еще не ставил так проблемы защиты природы, защиты растений и животных, и дети со всей присущей им энергией и страстностью откликнулись на призыв писателя.

X. Пукк много пишет и на историко-революционную тему, о борьбе патриотов против буржуазии; о декабрьском восстании 1924 года написана им в 1970 году повесть «Ночная битва».

Об истории молодежного движения в Эстонии повествует книга «Что вы знаете об Оскаре?», вышедшая в 1974 году.

Пишет X. Пукк и для дошкольников.

Всем этим, видно, и объясняется то, что среди эстонской детворы его называют в числе самых любимых и читаемых писателей.

В этой книге, издаваемой к шестидесятилетию писателя, представлены разные рассказы X. Пукка — о вчерашнем и о сегодняшнем дне жизни детей его родины, рассказы, характеризующие все многообразие занимающих писателя тем и задач.

Хочется верить, что всесоюзный детский читатель испытает радость от новой встречи с творчеством Хольгера Пукка.

Андрес Яааксоо

— Почему вы пошли с ними?..

Я знал, что мне зададут такой вопрос. Знал уже за несколько недель. И знал, что я должен буду ответить. Даже точные фразы слово в слово держал в памяти. Мама так часто повторяла их мне, что оставалось просто как актеру произнести текст своей роли. И возможные вопросы другого действующего лица были дома тщательно заучены. Сцена эта должна была бы выглядеть так:

— Почему вы пошли с ними?

— Они меня заставили.

— Как они это сделали?

— Грозились избить.

— И вы испугались?

— Испугался! Их было трое. И все они были сильнее меня.

— А почему вы никому не сообщили об их намерении?

— Тогда бы они пришибли меня.

По этому сценарию судья, прокурор, оба заседателя и мой защитник должны были мысленно покачать головой и сказать про себя:

«Да, именно так все и было. Обстоятельства смягчают вину этого парня. Его принудили под угрозой насилия».

Но сейчас, в зале суда, во мне родилось неожиданное сопротивление. Текст свой я помнил великолепно. Первый, самый важный ответ, прямо-таки вертелся на языке. И все же я не мог его произнести.

Я уставился на потрескавшийся линолеум судебного зала. Но я чувствовал всем существом, как люди в ожидании смотрят на меня: трое судей на высоком подиуме, другие судопроизводители за своими столами, несколько десятков зрителей, пришедших послушать… И конечно, тут Большая Куртка, Маленькая Куртка и Раб. Они сидят справа от меня за решетчатым ограждением, возле которого стоят охранники в мундирах.

На девичьем мягком лице Большой Куртки привычная усмешка. Своеобразная усмешка — и самоуверенная и ироническая, словно маска, которая навсегда приклеилась к его лицу. С ней он бродит по улицам, вступает в драки, с бульканьем потягивает из горлышка бутылки вино, играет в карты, покрикивает на мать. Усмешка эта препротивная, но в то же время и по-своему завораживающая, понуждающая подчиняться.

Сейчас Большая Куртка, конечно, разглядывает меня и уже заранее знает, что ответит этот Скрипун. Скрипун, который свободно сидит в зале суда и возле которого восседает его дородная мамаша.

Я стою как столб, пялюсь в трещины пола и никак не могу выдавить из себя: «Они меня заставили». Не могу, и все. Хотя это был бы, вероятно, именно тот ответ, коего все ждали. Потому, что вряд ли кто-нибудь взял бы под сомнение, что меня, до того осеннего вечера чистого, ничем незапятнанного парня, только страх связывал с компанией, давно уже значившейся на учете в детской комнате милиции, хотя Большая Куртка явно уверен, что я так отвечу, и хотя в этот ответ, наверное, поверили бы и судьи. И для моего будущего этот ответ, надо думать, был бы во всех отношениях дельным и разумным. Троицу ведь все равно посадят, им уже ничто не поможет. Я же оказался бы почти что чистым. Ничтожный, запуганный скрипач-пиликалка, зато чистый, чуть ли не жертва!

Но я не могу так ответить. Я не в состоянии тут, на виду у всех, разыгрывать невинную жертву. Потому что меня не принуждали. Все было куда сложнее.

— Почему вы пошли с ними? — вновь раздается на весь зал судейский вопрос. Он по-прежнему строг, но спокоен. В нем нет ни нетерпения, ни угрозы. Нет вообще никаких посторонних обертонов. Деловой, вполне уместный для этого зала вопрос, который требует такого же делового и неторопливого ответа.

Я поднимаю глаза и смотрю на моложавого, светловолосого мужчину. Он изучает меня в упор. Я мог бы побиться об заклад, что у него голубые глаза, что он любит поп-музыку и ходит на баскетбольные соревнования. Такого он вида. И если бы не высокая, резная, вытравленная чернью спинка стула, на котором он сидел, он бы наверняка чуть улыбнулся, незаметно мигнул и добавил бы к своему деловому вопросу: «Ну-ну, молодой человек, малость подумай и выкладывай!»

Я ему хотел бы ответить. Только что? Та, заученная роль не годится. Тут не школьная сцена, где ты играешь Антса или Яана, жертву или героя. Тут надо быть самим собой! Но кто я? Кем я был?

Все это было ужасно сложно. И я не могу вместить все в одну фразу.

Может, тот молодой мужчина за столом и понял бы, если бы я рассказал ему… Но раньше, чем он поймет, пришлось бы очень многое сказать.

Пришлось бы начать с одного вечера, когда я шел из школы, со скрипкой под мышкой и с тяжелым чувством на душе. В конце урока учительница сказала, что мне придется выбирать: скрипка или плавание. Двум богам я служить не могу. Потому что скрипка — это инструмент, который не даст шутить над собой. Или ты занимаешься каждый день по два-три часа, или бросаешь… Учительница была, конечно, права, только я ни от чего не хотел отказываться. Да и что сказала бы мама? Она неустанно твердила, что я талант разносторонний.