Эмиль Офин - Тёплый ключ

— А может быть, он плотник? — шепнула Саше Лиза Бабкина.

— Вполне возможно, — сказал Саша. — А впрочем, нет…

— Почему?

— Да не знаю, как тебе объяснить… Такой находчивый, такой опытный организатор — и вдруг плотник.

— Дурак, — сказала Лиза. — Пётр Великий, как известно, тоже был плотником.

Да и Фролов и плотник и организатор хоть куда. Вот он, приспособившись на поленнице дров, как на верстаке, обстругивает доску для сиденья качелей; рубанок так и мелькает в его ловких руках, стружка кудрявится, летит под ноги, а доска из корявой и шершавой становится гладкой и чистой. А вот уже Фролов возле Юры и Саши, учит их, как правильно действовать поперечной пилой: не жмите, не толкайте, тяните легонько на себя, и она сама пойдёт… А потом бригадир проверяет глубину ямок, которые выкопал Егор Лукьянович, и принимается выдалбливать долотом шипы на концах жердей, чтобы плотно вогнать в них перекладину — зафитилить её, как он выражается. Всё у него спорится, везде он успевает да ещё улыбается при этом, скалит белые зубы, весело и азартно.

Галя просто засмотрелась на него.

— Алексей Иванович, — говорит она лукаво, — а ведь вы совсем не такой, как на фотографии. Там вы хмурый, недовольный. Почему это?

— Да так уж вышло, — отвечает Фролов. — У меня, понимаешь, взрывчатка в скалу заложена, люди расставлены — момент серьёзный. А тут нелёгкая принесла фотокорреспондента. «Стойте, — говорит, — спокойно, сделайте волевое, мужественное лицо». Ну, я и сделал, как умел.

Дарья Матвеевна, мурлыкая какую-то песенку, вытянула из колодца бадейку со свежей водой, перелила её в эмалированное ведро.

— Умойтесь, работники, отдохните. А вы, девочки, ведите малышей в дом. Сейчас они тоже вымоют лапы, пора их в самом деле простоквашей покормить.

Родион отложил топор, достал из кармана часы, взглянул на них, покачал головой и стал надевать гимнастёрку. Потом, присев на крыльцо, принялся завязывать свой заплечный мешок.

Пионеры с беспокойством посмотрели на него.

— Товарищи разведчики, надолго ли вас отпустили из лагеря?

— Мы обещали Валентине Петровне вернуться к восьми часам, — сказал Саша Колечкин.

— Ну, до восьми далеко. Оставайтесь тут, поработайте ещё.

— А вы, Родион Григорьевич? А вы?..

— Вы теперь в надёжных руках. Передаю вас бригадиру, как эстафету. А мне всё-таки надо двигаться. Ничего не поделаешь — служба.

Вот тебе и раз! Как же так?.. Пионеры растерянно смотрят друг на друга, на Родиона. Они совсем забыли, не думали, что должен наступить такой момент. И вот теперь он наступил: Родион уходит.

— А я думала, вы их пионервожатый, — сказала Дарья Матвеевна.

— Да и я так думал, — сказал Фролов.

— Алексей Иванович, ведь вы потом научите ребят, как лучше дойти до их лагеря, правда? — спросил Родион.

— Будьте спокойны, — откликнулся Фролов, — обеспечу доставку. Временем располагаю: у нас, у взрывников, работа начинается с вечера.

— Вот и отлично, — принимайте эстафету, — сказал Родион. — Будьте здоровы, Дарья Матвеевна, до свиданья, Егор Лукьянович. До встречи, ребята.

— До какой встречи? — забеспокоились пионеры.

Родион неопределённо махнул рукой, улыбнулся. Он вскинул рюкзак на плечо, вышел за калитку и зашагал по дороге к лесу.

Егор Лукьянович тоже начал прощаться: долго благодарил, приглашал в гости, в лесничество, — покажу, мол, грибные места — и ушёл по своим делам.

Солнце сдвинулось за печную трубу соседнего дома. Над посёлком всё ещё стояла знойная тишина, только рыканье самосвалов доносилось с перекрёстка да малыши вразброд топали и квакали понравившуюся им считалку:

— Обидно, — сказал Саша Колечкин. — Был Родион и нет Родиона.

После простокваши с творожной ватрушкой малышей уложили на тихий час. Утомлённые новыми впечатлениями, играми и необычным шумом, они только поморгали ресницами и тут же уснули. Карапуз, укравший длинный гвоздь, и белобрысая девчонка спали, смешно разинув рты.

— Как галки, правда, Галка? — сказал, хохоча, Юра.

— Тс-с-с… — Галя приложила палец к губам. — Разбудишь. — И показала зачем-то Юре язык.

«Веселятся, — подумал Саша. — А Родиона-то уже нет…» Он вздохнул и спросил:

— Алексей Иванович, что нам делать дальше с качелями?

— Качели подождут немножко, — сказал Фролов. — Основную работу мы с вами провернули. Вечером приведу комсомольцев, доделаем. — Он зевнул, потянулся. — Пойду домой на часок. И вам, ребята, не мешало бы отдохнуть перед дорогой. Наломались вы сегодня вдоволь.

Дарья Матвеевна с помощью Лизы Бабкиной вынесла пионерам по стакану простокваши и по куску ватрушки; толстяку Мите досталось даже две порции.

Девочки, не долго думая, залезли в гамак, а мальчишки расположились на траве среди щепок и кудрявых стружек. И Дарья Матвеевна уселась отдыхать на какой-то чурбачок, поближе к пионерам; лицо у неё было оживлённым, счастливым. Откуда-то выскочил чёрный котёнок, выгнул спину дугой, а хвост — вопросительным знаком, подпрыгнул сразу на всех четырёх лапках и принялся снова заигрывать с подолом Дарьи Матвеевны.

— Дарья Матвеевна, мы к вам ещё придём, — сказала Лиза. — Принесём плакаты-сказки, знаете? «Кот в сапогах», «Лиса и журавль» и про муху-цокотуху…

— А я сочиню новую считалку, — пообещал Юра.

— Правильно! — поддержала Галя. — Чтобы сразу и сочинил. Оперативно, по-пионерски.

— Эх, пионеры — милый народ… — вздохнула Дарья Матвеевна и вдруг запела тихим дребезжащим голоском:

Ребята от неожиданности прыснули. Но Дарья Матвеевна не обиделась нисколько.

— Чего смеётесь? — сказала она с вызовом. — Я ведь тоже когда-то была юной пионеркой.

— Вы, Дарья Матвеевна?

— Ой, как интересно!

— Ещё как интересно; запевалой я была в отряде. И голос у меня был…

Ребята молча смотрели на щупленькую седую Дарью Матвеевну, а она, опустив руки на колени, смотрела вдаль, куда-то за посёлок, поверх высокой гряды многолетних сосен.

— Песни тогда пели особенные, душевные. Правда, настоящих пионерских ещё не успели сложить, так мы взрослые песни пели. Например: «Смело, товарищи, в ногу…» или вот… — И Дарья Матвеевна опять запела тихонько:

И дворцов у нас ещё не было, как теперь у вас, скажем, бывший графа Аничкова дворец, и Артеков не было. Наш Петроградский отряд организовался на прядильно-ниточной фабрике барона Штиглица — это по-дореволюционному, конечно, она так называлась, теперь там комбинат имени Сергея Мироновича Кирова. И было нас поначалу в отряде немного: родители не пускали. Чему хорошему, говорили, научитесь в пионерах-то? С барабанами ходить по улицам да в бога не верить. А моя мать была набожная, все посты соблюдала, без молитвы за стол не садилась и от меня того же требовала. Так я тайком сбежала, три дня на фабрике прожила. Меня ребята сразу приняли в хор, потому что мой голос очень понравился. Никуда, говорят, тебя не отпустим. Спала я эти три ночи в Красном уголке на диване, пальтишком укрывалась. Потом уж наш вожатый Серёжа, бывший фронтовик, комсомолец, сам ко мне домой пошёл, маму уговаривать. Трудное это было дело, но Серёжа применил военную хитрость…