Эмиль Офин - Тёплый ключ

Он руководил работой, важно приговаривая:

— Аккуратнее, аккуратнее. Сказано вам, беречь кору.

— А для вас, девчата, будет особое поручение, — сказал Родион. — Вон там, видите, растут ёлки. На них должна быть смола, такая жёлтая, прозрачная. Наберите-ка её побольше. Всё. Задание понятно?

— Понятно!

— Выполняйте.

Родион отдавал команду по-военному, а пионеры выполняли её тоже по-военному — быстро и без разговоров.

Вскоре все дробины — их оказалось девять штук — были извлечены из обеих берёзок, а дырки в стволах залеплены еловой смолой и сверху туго забинтованы марлей.

— Эту марлю надо будет через недельку-другую снять, чтобы повязка не мешала деревьям расти в ширину, — сказал Родион.

И откуда только он так хорошо всё это знает? Лиза Бабкина шепнула Саше:

— Наверное, он ботаник.

— Вполне возможно, — ответил Саша..

А Родион вдруг повернулся к кустам ольшаника и громко сказал:

— Выходите-ка, отец. Я ведь давно уже вас приметил. Чего вы там стоите?

Удивлённые пионеры услышали покашливанье в кустах. На поляну вышел сухонький невысокий дядька в брезентовом плаще и с дробовиком за плечами.

— Да шёл вот мимо, слышу, шумит молодёжь. Дай, думаю, погляжу, не костерком ли балуются. А вы, оказывается, вон что… — Он подошёл к берёзке, ощупал марлевую повязку. — И смолой залепили, как положено. Ну, молодцы! Будем знакомы. — Я — Егор Лукьяныч, здешний лесник. А вы откудова?

— Из пионерлагеря.

— Из «Искорки». Знаете?

— Как не знать.

Егор Лукьянович сдвинул на затылок мятую выгоревшую фуражку, достал из кармана папиросы, закурил. Спичку задул и ещё припечатал её ногой. Посмотрел сквозь табачный дым на пионеров выцветшими стариковскими глазами.

— Такие, как вы, теперь в диковинку. В лес больше приходят губители. Не столько грибов-ягод наберут, сколько наозорничают. Охотники — те палят; что в сук, что в тетёрку, им всё одно. Экскурсанты ёлок-палок наломают, веников надёргают, бутылки-банки пораскидают — срамота! А то ещё огонь разведут да не затопчут. Ноне два пожара было, вон как… Егор Лукьянович глубоко затянулся папиросой, прокашлялся. — Опять же браконьеры шкодят. Вот, к примеру, тут рядышком за ручьем растёт мачтовая сосна, сортная. Вчера ещё всё в порядке было, а сейчас иду — Два свежих пня белеют, ветки раскиданы, а стволов — тю-тю, нет. Стало быть, кто-то поработал ночью.

— Но ведь на таких управа есть, — сказал Родион. — За незаконную порубку — уголовная ответственность. Разве не так?

— Так-то так. А как ты его найдёшь, браконьера-то? Он деревья в посёлок увёз, распилил на жерди и сложил у себя во дворе. А дворов в посёлке около сотни. А я один. Пока всё обойдёшь… Вот не знаю, сегодня дотемна справлюсь ли?

Егор Лукьянович смял в пальцах окурок и затоптал его в траве.

Пионеры переглянулись, посмотрели на Родиона. А тот будто только и ждал этого — кивнул и сказал:

— Нас шесть человек. С лесником — семь. Подсчитайте-ка, разведчики, сколько дворов придётся на каждого? Быстро!

Быстрее всех подсчитала Лиза Бабкина; она ответила сразу же:

— Сто дворов разделить на семь человек, получается четырнадцать целых, два в остатке.

— Молодец, Лиза! — сказал Родион. — По четырнадцать дворов на брата — это же для нас сущие пустяки. Юра, играй походный сигнал.

Ещё совсем недавно — ну, несколько минут назад — лес казался весёлым, светлым, добрым каким-то. А теперь он вдруг сразу переменился, словно облако набежало на солнце, — сделался таинственным, сумрачным; сосны стоят настороженно, как молчаливые часовые на посту, ели сердито ощетинились колючими лапами, даже ручей — и тот больше не звенит в камнях, а бормочет невнятно, будто предостерегает от чего-то.

Толстяку Мите, например, кажется, что вот-вот из-за какого-нибудь дерева покажется браконьер с острым топором в руках. Саша хмурит свои чёрные брови; лицо у него серьёзное, губы плотно сжаты, — теперь это уже не просто интересная весёлая прогулка, теперь это настоящая разведка!

Впереди с ружьём за плечами шагает лесник, за ним цепочкой — пионеры, строй замыкает Родион. Ребята то и дело оглядываются на него: он сразу изменился после того, как надел высокие сапоги, защитные брюки-галифе и такого же цвета гимнастёрку. Правда, гимнастёрка у него без погон, но всё равно в этой одежде он выглядит старше и строже, и теперь уже как-то не получается называть его просто Родион.

— Родион Григорьевич, — шёпотом спрашивает Лиза, — вы его арестуете, браконьера, да?..

На просеке, возле двух нетолстых пней, Егор Лукьянович остановился.

— Вот его работа, полюбуйтесь. Этим бы сосенкам стоять ещё и стоять, набирать силу. А он, злодей, без жалости их под топор, на жерди пустил.

Вокруг были раскиданы обрубленные ветви, белела свежая щепа, вдавленная в землю колёсами телеги.

— Глаза бы не глядели. — Лесник огорчённо махнул рукой. — Теперь пойдёмте в посёлок.

— Погодите, — сказал Родион. — Надо осмотреть это место, ребята. Не может быть, чтобы не осталось следов.

— Так вот же следы, Родион Григорьевич! От телеги.

— Во-первых, не от телеги, а от ручной тележки: лошадиных-то следов не видно. Во-вторых, эти следы мало что дают: на дороге они смешаются с другими, потеряются. Кроме того, мы уже знаем, что деревья увезены в посёлок. Больше ведь здесь везти, наверное, некуда. Разве не так, Егор Лукьянович?

— Так.

— А если так, значит, надо найти что-то более существенное. Такое, что могло бы послужить уликой. Например…

— Например, окурок! — закричал Митя. — Я нашёл окурок, Родион Григорьевич! Смотрите, написано «Север». Это улика!

Но Родион умерил Митин восторг:

— Слабая, — сказал он. — Ну-ка, подумайте сами, ребята, почему?

Саша наморщил лоб, свёл свои густые брови и почти сразу же догадался:

— Потому, что папиросы «Север» курят многие. Например, дядя Филипп, садовник из нашей «Искорки», да и мой папа тоже.

— Да и у меня такие же, — сказал лесник.

— Вот видите, — сказал Родион. — Надо продолжать обследование места преступления.

— Есть продолжать!

Пионеры принялись разгребать валежник, переворачивали каждую щепочку, заглядывали под каждую срубленную ветку и в конце концов нашли.

Вернее, Лиза Бабкина нашла.

— Пуговица! Родион Григорьевич, вот пуговица.

— Подумаешь, пуговица! — Толстяк Митя презрительно надул губы; ему было обидно, что «его» окурок признали негодной уликой. — Такие много кто носит. Обыкновенная чёрная пуговица.

— Нет, не обыкновенная, — сказал Родион и положил пуговицу на ладонь. — Глядите, на ней остался обрывок синего материала, и пришит он серой ниткой. Видно, браконьер второпях зацепился за ветку и выдрал пуговицу, как говорят, с мясом. Эта находка может послужить неопровержимой уликой.