Даир Славкович - Красобор

— Вы там разбирайте, а я глину замешаю, чтобы быстрее было, — предложил пана.

— Взглянуть бы сперва, — пробормотал мастер. — Да и вам, если помочь решили, не мешало бы переодеться.

Папа и дядя Борис вместе с бабушкой в хатку пошли, а Алесику — ну что делать?

Вылез из коляски мотоцикла, сел на водительское место, за руль ухватился.

Отец не задержался в хатке. Вышел в майке и в чьих-то чужих вылинявших старых штанах, с пустым ведром в руках.

— Был я здесь однажды, в годы войны, правда, ночью, — ответил он на удивленный взгляд Алесика. — И сына бабушки, Максима, хорошо помню. Смелый был партизан!.. Хорошо, что случилось сюда заскочить.

— Мы долго тут будем, папка?

— За час вдвоем с Борисом сделаем все. Я же с глиной да кирпичом также в дружбе.

Папа начал лопатой ловко перемешивать глину в ящике-корыте. Плескала вода, шуршала лопата да иногда постукивал о железо мелкий камушек.

— Мальчик, — послышался хрипловатый, словно надтреснутый голос бабушки, — иди, дитятко, помоги мне.

— Я враз! — Алесика в краску бросило. От того, что он сиднем сидит, склав на руле мотоцикла руки, когда все что-то делают, помогают матери партизана.

Бегом бросился в хатку, на голос. Там пыль, стук молотка о кирпич.

— Сюда, мой внучек, сюда, — голос бабушки слышен из боковочки. Алесик быстрей туда.

Вошел и оказался в небольшой комнатке на одно окошечко, светелке. Под окном скамейка и стол, а на столе яйца, хлеб, редиска красная с белыми хвостиками.

— Ч-что помочь? — Алесик проглотил слюну.

— Помоги мне мужикам перекусить приготовить. Чтобы после работы червячка заморили. Но сперва самим бы нам чего куснуть стоило бы, а? Потому как что мы за повара, если голодны будем?

Алесик полез за стол на широкую лавку. И пока уплетал за обе щеки яйца вареные и редиску, запивая молоком, бабушка Алена расспрашивала его, откуда и куда они едут, и в какой класс Алесик перешел, и как учится. А сама рассказала, что живет не худо, хотя болят спина и ноги. Рассказала, что к ней пионеры часто заходят, что к осени совхоз ей квартиру в новом доме обещает дать, а ей никуда с этой хатки идти вовсе не хочется. Потому как тут родилась, век свой прожила, в этой деревушке колхоз с людьми ладила. Тут, на памятнике, и имя Максима выбито. Так что со своей деревушки ей никак уезжать нельзя.

Алесик, жуя редиску, солидно, как взрослый, согласился:

— Конечно, нельзя. — Подумал и спросил: — Бабушка, а как ваш Максим погиб?

Сухонькой, сморщенной ладошкой старушка провела по лицу сверху вниз, будто что-то стирала в памяти, потом посмотрела куда-то вдаль и тихо проговорила:

— Умер как человек… В отряде минером был.

— Подрывником? — переспросил Алесик.

— Ага, дитятко. Им, соколикам, приказ вышел: вчетвером эшелон с бензином для самолетов и бомбами перекулить.

— Как перекулить?

— Под откос, дитятко… Знали, соколики, когда и откуда обоз тот пыхкать будет. Ночью подкрались, мину заложили. Сами в кусты попрятались и в бинокли смотрят. А зима была. Утром немцы следы возле насыпи заметили, провод от мины отыскали, перерезали. Потом и саму мину вытащили. Стрелять по кустам начали. Соколики в лес бросились, убежали. Одного только вражья пуля повалила, насмерть ужалила…

— А эшелон не взорвали?

— Эшелон тот должен был перед самым вечером проследовать. Справились с ним, соколики… Только вот Максимка… — две скупые слезинки сползли по сухонькому лицу рассказчицы.

— А как же партизаны днем к охраняемой фашистами дороге подошли? — Алесик боялся пошевелиться, чтобы хоть чем-нибудь не прервать рассказ, чтоб дослушать до конца.

— Не подошли — подъехали. Немцы на переезде укрепления делали. Пленных пригнали, заставили лес валить. И бревна те для укреплений трактором вывозили. Охранников мало было. Партизаны у них ружья поотымали, пленных освободили, а главное — трактор захватили. На нем к переезду втроем и покатили: Максимка мой, Володя из-под Минска, а еще мальчик-партизан.

— А как того мальчика звали, не знаете? — перебил, почему-то волнуясь, Алесик.

— Зайчиком кликали… Так они втроем покатили на том тракторе.

— А кто трактором управлял?

— Максимка. До войны он трактористом был, на весь район славился, грамоты ему при людях вручали… Порулил он просто на переезд. К самому переезду не доехали, поодаль стали. Ожидают и делают вид, будто трактор чинят. А сами запасную мину приспособили в кабине, горючим из бочки бревна да трактор облили. Решили они дождаться эшелона, а потом трактор с миной, без людей, пустить на тот проклятый обоз. А поезда этого все нет, хоть и пора бы, день скоро кончится. И немцы с переезда заметили, что трактор что-то больно долго стоит. Один из солдат проверить пошел, в чем дело. Ну, его партизаны утихомирили, и снова ждут. Тут фашисты недоброе заподозрили. К трактору сразу трое направились. Другие на дороге наготове стали, команды ожидают. И как раз гудок паровоза. Глянули мои соколики — эшелон длинный-предлинный, два паровоза с трудом тащат. И всё цистерны да платформы. Максимка и говорит: «Пора! Только теперь трактор мне самому вести придется. Иначе охрана остановит его. Вы меня прикройте отсюда, бейте по ним».

Сел он на трактор и поехал по дороге, прямиком на немцев. Те стоят, ждут. А партизаны стрелять начали. Немцы попадали в снег и тоже палят. Под эту перестрелку про трактор поначалу вроде и забыли. Или просто беды от него не ожидали. А Максимка едет вперед, на переезд, бревна тащит. Когда же трактор не повернул в сторону, где укрепления строились, а поехал прямо на переезд, сломав полосатый шлагбаум, они закричали, замахали ружьями. Эшелон уже рядом. Догадались фашисты, что на тракторе партизаны и вот-вот взрыв может быть. Некоторые прятаться побежали, другие застрочили по Максимке, по трактору. Загорелся трактор, запылали бревна. Максимка сам в крови, а все одно трактор вперед ведет. Так и ринулся горящим факелом на эшелон.

— И взорвал?

— Взорвал, мое дитятко. Такой, говорили, гром гремел, что за много километров земля, будто живая, дрожала. Потом все огнем залило… От сыночка ничего не осталось…

— А фашистов тех поубивало?

— Весь переезд в огне и громе погиб… Дай, дитятко, я тебе еще молочка подолью.

— Спасибо, бабушка, не хочу я больше… А другие партизаны? Что с ними?

— Володю ранило. В этой хате лежал. Он мне и рассказал все.

— А Зайчик?

— Мальчик тогда уцелел… Заговорились мы, а печникам, может, что подать надобно.

— Бабушка Алена, — засуетился Алесик, — я поел уже. Вы скажите, что делать надо, я помогу.

— Что же, дитятко, мне помогать? Какая у меня работа? Сама управлюсь понемножку. Поел, и ладно. Беги, играй.

Старушка поправила платок на голове и вышла.