Ахто Леви - Такой смешной король! Книга вторая: Оккупация

«Когда мы в тысяча девятьсот сороковом году, — тоже сердитым голосом переводил гневные выкрики из „Филипса“ доктор Килк, — впервые праздновали День Памяти Героев, немецкий народ и его армия, после десятилетиями длившихся унижений и рабства, стал снова бороться за свою свободу и будущее с его старым врагом. Во Франции и сейчас словом не касаются вопроса ответственности виновных в этой войне, лишь пытаются выяснить, почему она плохо была подготовлена. В восемнадцатом году ответственные государственные руководители Англии, Франции, Америки постановили, что Германия не должна больше становиться равносильным фактором экономически и политически, отсюда и развилась несправедливость, а рейх стал жертвой! Немецкий народ после этого не знал, куда и как повернуть свою судьбу! Последствия такого бессильного подчинения оказались для него уничтожающими! Один из самых — оратор опять стал ужасно сильно кричать — один из самых трудолюбивых народов мира должен был созерцать систематическое разрушение собственного бытия!! Но развал немецкого государства не стал благотворным для его врагов, в еврейско-капиталистических странах стало возрастать число безработных, которое вскоре переросло даже количество безработных в Германии.

Сразу после победы национал-социализма в Германии, вместо того чтобы учиться на примере германских образцовых экономических и социальных преобразований, они начали проводить прежнюю пропаганду, чтобы подготавливать свои народы к новой войне. Сегодня мы знаем, что уже в тысяча девятьсот тридцать пятом в Англии и Франции, особенно в Америке, объявились влиятельные еврейские круги, решившие начать новую войну. При этом мы наблюдаем сегодня потрясающий спектакль, когда обманутый и тяжело пострадавший народ не винит виновников войны, а лишь тех, кто недостаточно тщательно её готовил!..

…Мы достигли к марту сорок первого результатов, которые в мировой истории единственные по размаху! В беспримерном победном шествии мы очистили северные и западные части Европейского континента от враждебных сил. Но всё, чего немецкие армии достигли в этих сражениях, отступит на задний план перед тем, что судьба наметила нашим и союзным армиям в последний год. Только сегодня мы можем осознать, в каком объёме евреи и большевизм надеялись уничтожить Европу. Судьба выбрала нас, чтобы победоносно отразить нашествие коалиции еврейского марксизма и капитализма, за спиной у нас не только крупнейшие в истории победы, но также тяжелейший пробный год, испытавший и фронт и родину. Что немцы не боятся никаких жертв, они достаточно доказали, в этот раз они выстояли не только против военной силы врага, но и ужасающих природных условий. Ибо сегодня я могу сказать — мы пережили зиму, каковой в Центральной и Восточной Европе не было сто сорок лет!»

— О, я-а! О, я-а… — зашумели на миг голоса в торжественной комнате. — Дас ист рихтиг.

«…после успешного завершения Балканской войны наши войска в тысяча девятьсот сорок первом устремились в марше на российские просторы. И одерживали победы, которые и в далёком будущем будут считать несравненными подвигами. Вместе с храбрыми союзниками встречали мы всё новые и новые наступления русских, победили их и шли дальше навстречу новым полчищам врага. За четыре месяца мы проделали бесконечно долгий путь наступления, которому нет равных в истории по глубине и широте».

В торжественной комнате раздавались непереводимые возгласы на немецком и эстонском языках, которые, смешиваясь, не поддавались расшифровке, но означали они конечно же радость и одобрение.

«…в то время, когда на Дальнем Востоке героический японский народ, будучи как и немецко-итальянские народы спровоцирован и оскорблён, экономически изнасилован, также разбивает мощными ударами на море и в воздухе бастионы рабства, в Европе создаются предпосылки, дающие этому контингенту истинную независимость. Невыносимо, когда жизни сотен миллионов достойных людей зависят от немногих еврейско-капиталистических убийц, от пары сражающихся против Европы, подавившие мировое общественное мнение народов. Поэтому есть только одно решение: сражаться до полного уничтожения врага. Как остальной мир формирует свою жизнь, нам, немецкому народу, безразлично. Но все попытки иноконтинентальных государств вмешаться в наши, европейские внутренние дела, мы отвергаем. В каком мире думает жить президент Америки, нам, немцам, всё равно. Его же намерение скроить мир Германии… Европы… по своему усмотрению, уничтожить ставший милым нам мир, чтобы построить для нас ненавистный, — ему не удастся. Наоборот, при этой попытке погибнет его собственный мир. Что же касается его намерения наказать Европу большевизмом, то скажу следующее: государство, которое больше всего надеется на большевизм, первым станет его жертвой…»

Когда кончил кричать этот свирепый голос, Король не знал: он уснул и не слышал дружного «Гейл Хитлер!». Не слышал и того, когда ушли гости. И что тут удивительного, ведь проехать в исключительно неудобной позе, кривобоко, от Звенинога до Журавлей, всё-таки тяжело, если ещё учесть, что сзади сидела Марви, которая в данной «материализации» хотя и не весила ничего физически, тем не менее заставляла ехать осторожно, напряжённо, чтобы не было ей больно на ухабах… Заодно, чтоб не расплескалось молоко.

Король проснулся, пожалуй, от тишины, оттого, что оборвались усыпившие его крики и ругань из «Филипса». Король проснулся, когда Хелли убирала со стола в торжественной комнате. За столом остались сидеть Алфред и Тайдеман, последний говорил, что вот как проставлены мировые акценты в прослушанной речи: оказывается, уже в тридцать пятом в Европе готовились к нападению на Германию, а не она мечтала овладеть Балтикумом да ещё Россией…

— Однако Харьков немцы взяли, там тяжёлая промышленность и девятьсот тысяч населения.

— Что Харьков?.. Они от Москвы на расстоянии шестидесяти километров. А из Ленинграда беженцы, которые через финский фронт пробрались, рассказывают: в городе паника, на улицах громкоговорители орут речи вождей большевизма, голод, люди предпочитают жить где-то в лесах, в землянках, а по ночам рыщет гэпэу, если кто ропщет — исчезает бесследно. Но неужели даже и генералы у них к немцам переходят?

Алфред озабоченно вертел в руках вилку, которой дожидалась за его спиной Хелли.

— Значит, верно они Ленинград крепко схватили, если этот Андреев… всё-таки генерал армии… перешёл к немцам да ещё со своими бойцами…

— Не со всеми, солдаты убили многих офицеров.

— Фанатики у них, что ли… Говорят, отступая, убивают своих раненых по приказу Сталина, чтобы те не могли дать немцам сведений.