Ахто Леви - Такой смешной король! Книга вторая: Оккупация

На этом месте Хуго остановил свой плавный до сих пор рассказ, он угрюмо уставился в окно, а слушатели — на него в ожидании продолжения, в предчувствии чего-то необычного в дальнейшем повествовании. Хуго словно подыскивал нужные слова, а ведь он действительно обычно не отличался особой словоохотливостью…

— Как-то раз мужик, дежуривший в сарае-покойницкой, — начал Хуго наконец, — прибежал в штаб и, лязгая зубами, заявил, что боится там дежурить: один мертвец якобы сказал, что ему холодно, отдай, дескать, свою шинель. Оказывается, санитары, оттащили туда ещё живого…

— Иссанд Юмаль!

Женщины, сидевшие за столом, пришли в ужас, исключая, впрочем, Ангелочка, сохранившую свою обычную авторитетную невозмутимость; а ведь на фоне всего до сих пор рассказанного Хуго — что особенного в том, что кого-то живьём оттащили в мертвецкую… Что ж тут такого?! Но дело было в другом…

Если бы присутствовал здесь Король, он, вероятно, припомнил бы те разговоры про одного из его дядей, который якобы когда-то давно в Главном Городе застрелился из-за женщины: «…вставил дуло ружья в рот и большим пальцем ноги нажал на курок…» Король тогда долго ломал голову над вопросом: почему из-за женщины надо вставить в рот дуло ружья?.. До сих пор он это явление так и не сумел объяснить. Теперь же из дальнейшего рассказа Хуго стало известно ещё более страшное обстоятельство, в котором Его Величество уже как-то разбирался.

Хуго уточнял про тот случай с живым покойником.

— Он основательно замерзал у покойничков, так что утром всё-таки помер. Другого и быть не могло, весь он был посиневший, опухший, глаза слезились да и разговаривал с трудом — даже не человек с виду. А ведь знакомый был… — Женщины опять заохали, который раз называли Иссанда, а Хуго добавил: — То был приятель Антона, и убил-то нашего Антона он… Сам и признался.

За столом воцарилась гробовая тишина, стало отчётливо слышно тиканье настенных часов, жужжанье мух над плитою. Не все присутствующие знали про Антона, другим было известно, что погиб из-за женщины, но чтобы…

Оказывается, история-то обыкновенная: друг Антона, с которым, будучи у брата в гостях как-то в Главном Городе, познакомился Хуго — убил Антона из ревности уже известным способом, то есть выстрелом в рот, потом всё обставил очень ловко, создав версию самоубийства. Теперь, на чужбине, узнав Хуго, который подавал ему пить и ухаживал за ним по возможности, угнетаемый угрызениями совести, он и признался в содеянном. Видать, понимал уже, что умирает.

— Звали-то его Роби… Роберт, — объяснил Хуго.

За столом продолжалось тягостное молчание, конечно, здесь для всех это имя ничего не значило. Юхан положил на стол свой нож, которым пользовался и как вилкой. Он молча смотрел перед собой. Все другие выжидаючи обратили испуганные взоры на Ангелочка, она же продолжала спокойно собирать со стола грязную посуду, унесла её к плите, на которой стоял таз с горячей водой, и уже оттуда обратилась ко всему живому в мире, в частности и к Хуго:

— Бедный… Несчастный Роберт, — сказала громко. — Хорошо, что подал ты ему пить, ибо всякий несчастный есть ближний твой, нуждающийся в помощи, — как правый, так и падший, пребывающий в нечистотах людских; легко делать добро во храме светлом — ты делай его в месте диком, где другие пройдут мимо. А значит, Антон-таки не пошёл против Бога…

Похоже, она простила убийцу за то, что тот снял с её сына грех самоубийства.

Ангелочек гремела посудой, а Хуго, не столько чтобы подчеркнуть заслуженность похвалы Ангелочка, а в продолжение рассказа подтвердил, что действительно санитарками там были женщины, добровольно эвакуировавшиеся из Эстонии, не испытывающие к ним жалости, часто насильно срывающие обручальные кольца с пальцев обессиленных людей.

— Наконец начались учения с деревянными винтовками. Большинство уже побывали в эстонской армии, многие, кто постарше, даже на войне, а тут опять… деревянные винтовки.

Приезжали члены бывшего эстонского правительства. Были митинги. Разъяснили необходимость создания эстонской дивизии, поскольку Эстония ждёт своих солдат, чтобы те освободили её от фашистских оккупантов. Нас эта пропаганда не тронула, все понимали, что из себя представляет это бывшее правительство. Про систему выборов у нас говорили так, когда Советы станут цивилизованным государством, о таком правительстве будут даже у них вспоминать, как о неудачном анекдоте. Продолжалась деятельность НКВД, многих вызывали в спецотдел, и больше их не видели. Другие сбежали, про них политруки говорили: пойманы и приговорены трибуналом к смерти.

Каждое утро по тридцать минут проводилась политинформация по газетам «Известия», «Правда», «Красная Звезда». Раз в неделю политподготовка, когда разъясняли приказы великого товарища Сталина, их «глубокий» смысл. Питание стало лучше. Начальство — командир дивизии, интендант, ещё некоторые — питались по первой категории, адъютанты приносили им шницели, жаркое, супы, даже сладкое. По второй категории питались директор столовой (русская), буфетчик (еврей), завскладом и работники интендантства. Для них была отдельная столовая. В третью категорию входили старшие командиры, некоторые лейтенанты, к ним мог приобщиться тот, кто умел ладить с директором столовой. Остальные питались по четвёртой категории. Рядовой состав вовсе питался не в столовой, а на улице под навесом, сначала и навеса не было, тогда каждый глотал свою порцию, как и где хотел.

Стали вербовать в партию. Особенно интенсивно перед отправкой на фронт. Сначала агитировали стать кандидатом в члены партии, а то и сразу членом выборочно, потом чуть не в приказном порядке надавили. Надеялись, что члены партии не перебегут к немцам, потому что пропагандисты постоянно внушали: немцы партийных расстреливают без допросов. Однажды наш комиссар в разговоре признался: «Сейчас настолько трудно, что делать нечего, приходится принимать в партию и тех, у кого контрреволюционное прошлое». Считалось: не хочешь вступать в партию — враг. Спрашивали: почему не хочешь в партию? Объясняли: это обеспечит будущее, откроет дорогу, сделаешь карьеру. Не пожелавшим вступать в партию угрожали отправить в рабочие лагеря. Многие поэтому и вступили. Порядок был такой: из политотдела дивизии поступало распоряжение в политотдел полка — к данной дате набрать в партию столько-то членов. И начиналась карусель, чтобы план по набору в партию выполнить к назначенному сроку.

Один партийный главарь в бывшем эстонском правительстве от имени всех эстонцев давал Сталину клятву: отдадим последнюю каплю крови в борьбе с фашизмом. Про вывезенных из Эстонии стало известно, что в большинстве своём они в Кировской области: некоторые из наших получили от них письма. Одна девушка писала, что работает на лесоповале, другие — на торфяных болотах.