Елизавета Кондрашова - Дети Солнцевых

— Да, — произнес Дмитрий Федорович в раздумье, — да. Впрочем, как знать…

Погода бушевала всю ночь. Вода в Неве бурлила; клокотала и поднималась высокими пенистыми волнами Фонтанка; Мойка и каналы вздувались с каждым часом все более и более, силясь перескочить сдерживавшую их гранитную преграду. Тяжелые свинцовые тучи, гонимые ветром, непрерывно неслись друг за другом низко над городом. Улицы опустели, лишь изредка кое-где слышался неясный, заглушаемый воем и свистом ветра шум колес спешившего куда-то экипажа, да разносился ветром протяжный оклик часового.

Наступило утро, темное, мрачное, холодное. Церковные колокола стали сзывать народ на молитву. На их глухой призыв мало кто откликнулся.

— Помилуй Бог, какая вьюга! На ногах не устоишь! — говорил жене один заботливый супруг.

— Что ты, мать моя, куда собираешься, не ходи сегодня! Бог не взыщет, дома помолись. Путный хозяин и собаку на улицу не выпустит, — убеждал другой.

Выходившие из дому за хлебом или за провизией шли торопливо, с трудом удерживая распахивавшиеся полы салопов [2] Салoп — верхняя женская одежда в виде широкой длинной накидки с прорезами для рук или небольшими рукавами. и бекешей [3] Бекeша — мужское пальто на меху со сборками в талии. и, возвратившись домой, уверяли, что такого бешеного ветра никогда еще не бывало.

Дмитрий Федорович, аккуратный во всем и в особенности аккуратный до педантизма относительно службы, несмотря на погоду вышел из дому как и всегда, ровно в девять часов. Федя пошел было на урок, но, пройдя шагов пять-десять рядом с отцом, остановился.

— Что, брат? — обернулся к нему Дмитрий Федорович, поднимая воротник и надвигая крепче шляпу. — Вернись-ка ты лучше домой… Экий ад! — произнес он с досадой, делая невольный пируэт и схватываясь за шляпу. — Да не выходи никуда, слышишь? И скажи, чтобы девочек не выпускали! — крикнул он вслед сыну.

— Посмотрите, барин, какие чудеса! — встретил Федю у ворот дома молодой парень в валенках, нагольном [4] Нагoльный — о меховой шубе, тулупе: кожей наружу, без матерчатого верха, не крытый. тулупе, подпоясанном полосатым, красным с зеленой каймой поясом, закрученным вокруг талии, и в шапке, плотно надвинутой на уши. — Чудно, право!

С этими словами он прошел в калитку запертых ворот, пригласил Федю следовать за ним и, придя во двор, остановился. Посреди двора вода била фонтаном и разливалась по двору.

Федя торопливо вернулся домой и, вбежав в комнату сестер, позвал их полюбоваться на необыкновенное явление. Фонтан был прекрасно виден из окна передней, выходившей во двор. Все трое, стоя у окна, стали с любопытством смотреть на него и на постоянно сменявшуюся во дворе публику.

— Вот, вот, смотри, это счетчик [5] Счётчик — лицо, производящее подсчет чего-либо. , который живет во-о-он в том окошке, и его Дружок; так и есть, непременно тут, его везде спрашивают!

Дружок, небольшая дворняжка, белая, с черными пятнами, на коротких ногах, с хвостиком, завернутым крендельком, выбежала очень решительно во двор за своим длинным, худым, в накинутой на плечи поддевке [6] Поддёвка — верхняя мужская одежда с застежкой сбоку и сборками на талии. и надвинутой на глаза фуражке хозяином, но, не добежав до фонтана, еще решительнее повернулась, добежала до порога низенькой двери, откуда только что выбежала, остановилась и стала с беспокойством следить за движениями своего хозяина.

— И та туда же! Мариша! — вскрикнула тоненьким голоском, смеясь, востроглазая семилетняя девочка, младшая дочь Дмитрия Федоровича. — Как это она еще Леву с собой не понесла?… Мариша!.. — она постучала кулаком в стекло.

— А ты бы посмотрел, что на Неве делается! — сказала старшая сестра, обращаясь к Феде. — Пойдем, там лучше. Страшно, но картина чудесная. Нева свинцовая, почти черная, волны большущие; как они налетят друг на друга, столкнутся, — все покроется пеной, и брызги полетят высоко-высоко, чуть не до облаков. Пойдем!..

Она схватила брата за руку, и дети, умеющие радоваться всякой новинке, побежали в кабинет отца.

Вода в Неве была необычайно высока, почти вровень с тротуаром. Она волновалась, кипела и пенилась. Волны с яростью ударялись о гранитные стены, сталкивались, со страшным шумом разбивались и разлетались брызгами.

— Вот, вот, смотри, эта… Эта перескочит непременно, — беспрестанно вскрикивала младшая девочка, хватая брата за руку. — Ух, какая!..

Охотников полюбоваться на небывалое зрелище набиралось все более и более. Народ сбегался со всех сторон. Ветер бушевал, пронизывая любопытных насквозь, срывал с них шапки, закручивал и сбивал их с ног. Не было уже возможности стоять, и мало-помалу набережная стала пустеть. Гул и шум усиливались. Волны росли, росли и вдруг с неистовым ревом перевалили и устремились на берег.

Это было вскоре после полудня.

В том доме, где жил Дмитрий Федорович, как и в каждом доме всей местности, подверженной опасности, поднялась суматоха. Подвальные жильцы, в испуге захватив ребят, больных да кое-какие попавшие первыми на глаза пожитки, метались от двери к двери верхних жильцов и молили о помощи и приюте.

Анна Францевна, давно занятая уборкой и укладкой вещей, взглянула в окно, — мостовой уже не было видно. Она торопливо одела детей, отправила маленького сына с няней и младшей дочерью наверх к знакомым, а сама с Федей и старшей дочерью стала связывать в узлы одежду, книги, бумаги и более ценные вещи и выносить их на лестницу.

— Скорее! Скорее! Что вы делаете?! — вдруг закричал Дмитрий Федорович, вбегая в комнату, где Анна Францевна и дети, занятые укладкой, и не замечали подступившей опасности.

— Сейчас, еще вот это, — ответила Анна Францевна, впопыхах хватая какую-то мебель. Она и дети громоздили мягкую мебель на двуспальную кровать и диван.

— Брось все!.. Ведь не уйти! — крикнул Дмитрий Федорович с ужасом и, схватив за руки дочь, стал пробираться с ней к выходу. — За мной, за мной! — кричал он жене и сыну. Вода из подвального этажа уже поднялась к нижнему и с необычайной быстротой разливалась по всей квартире. Половицы с треском поднимались. Федя и Анна Францевна, держась за руки, с трудом, на четверть в воде следовали за Дмитрием Федоровичем. Когда они выбрались на лестницу, Дмитрий Федорович перекрестился, отер лоб и, осведомившись, к кому отправлены дети и где Анна Францевна надеется приютиться, сказал: — Ну, Христос с вами, до свидания, теперь я поеду.

— Куда?! — с изумлением спросила Анна Францевна.

— Опять туда, на ту сторону, — показал Дмитрий Федорович на противоположный берег Невы. — Авось Бог поможет спасти кого-нибудь еще. Ты не можешь себе представить, что там делается, в этих низеньких деревянных домиках! Некоторые женщины и даже мужчины растерялись до того, что мечутся, плачут, и вместо того чтобы бежать, они, по колено в воде, насилу удерживаясь на ногах, собирают свое тряпье и всякий негодный хлам. Многих мне приходилось вытаскивать из подвалов просто силой. В одной квартире я нашел двух оставленных девочек лет трех-четырех, они кричали что было сил. По всей вероятности, мать, как увидела, что вода выступает, перепугалась и, не понимая, что делает, посадила ребят на комод и, строго наказав им, чтобы не двигались с места, сама убежала искать помощи и уж, конечно, не смогла попасть назад. Я ведь в лодке, — добавил он. — Ну, мне пора, время уходит. До свидания. Вернусь, как только можно будет. До свидания!