Раиса Торбан - Заколдованная палата

— Нечего валить с больной головы на здоровую, — оборвала его Анна Тихоновна. — Чтобы в три дня очистили у меня склад… И баста!

— Транспорта нет, — начал директор.

— Будет! — прервала его Анна Тихоновна и величественно покинула кабинет.

…Совет дружины во главе с Марксидой и Светланой Ивановной заседал в кабинете главного врача. Она поддержала ребят и разрешила звонить на завод.

Через полчаса с тракторного прибыли три пятитонки с ребятами и взрослыми рабочими. С веселым гомоном, криками и смехом они вытаскивали из склада ржавые кровати, измятые рукомойники, треснувшие чугунные плиты и прочее.

Анна Тихоновна в каком-то особом, торжественном настроении, испытывая одновременно печаль и радость, расчищала склад. Захар Нилыч, наоборот, был удручен. Мрачно сидя за колченогим столиком и счетами, он аккуратно ставил «птички» возле каждого наименования.

Все, все до самого последнего гвоздя было в целости и сохранности.

Выгрузив склад полностью, Анна Тихоновна и ребята взялись за веники и вымели мусор. Марксида принесла из фонтана воды и побрызгала пол. Склад оказался вдруг большим, просторным и даже светлым.

— Вот вам и мастерская готова, — сказала Анна Тихоновна Ивану Ивановичу.

Ему почему-то было неловко. Когда все вышли, Анна Тихоновна заперла помещение на замок, а ключ вручила Захару Нилычу.

— Мы с вами — в расчете.

— Я преклоняюсь перед вами, Анна Тихоновна, — склонил голову бухгалтер, — за такую честную работу вас надо бы премировать.

— За это — не премируют. Все должно быть честными. Меня с малых лет учили чужого не брать.

— Отработалась? — съехидничала «Химия», высунувшись из окна. Анна Тихоновна взглянула на нее, но ответом не удостоила.

А «Химия» продолжала разглагольствовать:

— Дура непрактичная! Сидела бы да сидела в своем складе потихоньку, а копеечка казенная все бы шла да шла… А теперь, на старости лет, походи-ка поищи работы. Кому она нужна со своей честностью?

— «Жабища» — ругал про себя «Химию» Фредик. Он только сейчас понял, что Анна Тихоновна осталась без работы. И Фредику стало жаль Анну Тихоновну. Может быть потому, что она громче всех аплодировала ему на концерте? А скорее всего по какой-то другой причине.

— Ну, что расквакались? — напустился он вдруг на ребят. — Чего радуетесь? Человек, может, из-за нас без куска хлеба остался.

Ребята притихли.

— Не волнуйтесь, для честных людей у нас всегда найдется работа, — успокоила ребят Екатерина Павловна. — Пойдемте-ка лучше на экскурсию к Петровскому пруду. Посмотрите, где добывают целебную грязь, которой вас лечили.

Ребята обрадовались и начали собираться.

Когда строились в пары, Ляля первая очутилась возле Мити и схватила его за руку. Это ревниво отметили три пары глаз.

Екатерина Павловна в черной «шляпочке» с вуалеткой и в белом халате, надетом поверх жакета, вывела длинную колонну ребят в парк.

— В парке всегда хорошо, но сегодня — особенно. Воздух вкусный, как газировочка, — говорит Леня. — Пьешь, пьешь и не напьешься…

Центральная аллея посыпана ярким желтым песком. По обочинам — густая поросль весенних трав и первых майских цветов.

Празднично светятся вазы на постаментах. Они четко выделяются на фоне темных стволов вековых деревьев. Вершины тополей и старых дуплистых лип окутаны нежней зеленью новой листвы. Звенят трели пеночек-трещоток. Девочки за спиной Екатерины Павловны потихоньку выбегают из строя и собирают в букетики простенькие белые цветы.

— Как они называются? — спрашивают девочки у Мити.

— Пастушья сумка, — отвечает Митя и старается шагать с Лялей рядом.

— Почему? — спрашивает Марксида, косясь на Лялину руку, вцепившуюся в Митину. Он смущенно высвобождает руку и сбивчиво объясняет Марксиде:

— Потому что… из-за стручков… Вот видишь, он уже отцветает и получились стрючки с семенами… И они — точь-в-точь, как пастушья сумка.

Ляля почти с корнем вырвала из земли какое-то растение.

— А это что за цветок? — кокетливо спрашивает она и снова берет Митину руку.

— Это «Мать и мачеха»…

— А почему? — она заглядывает ему в глаза.

Митя берет из Лялиных рук желтый цветок с большими резными листьями у корня и проводит по Лялиной руке одной стороной листа, мягкой, пушистой.

— Это — мать. — Затем другой — гладкой, холодном. — А это мачеха! Вот и получается: — «Мать и мачеха».

Ляля смеется. Она пытается пушистой стороной листа провести по Митиному лицу. Он слабо сопротивляется и смеется тоже. Он почему-то не может на нее сердиться и сегодня — она такая хорошая… ласковая…

Марксида берет Митю за другую руку. Они идут втроем и молчат.

— Ну сколько раз я должна говорить вам, чтобы вы шли парами? — обратилась к ребятам Екатерина Павловна.

— Я иду с ним в паре еще из санатория, — звонко отвечает Ляля. — Это Ида к нам привязалась. Не понимаю, что ей надо? — И она вызывающе смотрит на соперницу.

— Ида! Ты же председатель совета дружины, — устало говорит Екатерина Павловна. — А сама нарушаешь правила.

Ида выпускает Митину руку и огорченно идет вперед, к голове колонны.

Ляля довольно смеется ей вслед.

— Ну вот, смотрите, это и есть Петровский пруд, — объявила Екатерина Павловна, когда ребята вышли из аллеи Нижнего парка и остановились возле круглой беседки.

Они смотрели во все глаза, но никакого пруда не видели. Его просто не было. Освещенный косыми лучами уходящего солнца, расстилался необозримый зеленовато-бурый луг, окаймленный купами деревьев самых разнообразных оттенков.

Вдали слева, если встать по течению реки Воронеж, на край этого луга высыпали гурьбой маленькие домишки. Их красные крыши и белые стены выделялись среди ветвей еще не совсем распустившихся деревьев. Каждую весну река заливает луг и вода подходит к самым окнам этих домов. В иные годы она поднимается до крыш. И хозяева плавают по улицам на лодках. И все равно по-прежнему остаются жить на своих местах. А река тоже, по-прежнему, входит в свои берега и течет под большой красивый мост. На крутом правом берегу расположен Верхний парк. Среди еще обнаженных дубов распростерла в воздухе свои железные руки парашютная вышка. На ней пробуют свою смелость будущие космонавты. За дубовой рощей высится кинотеатр «Заря».

Строгие корпуса новых домов, один за другим тоже спускаются вниз, в «Студенки», вытесняя мелкие слепые домишки из старого камня с грязно-серыми соломенными и дощатыми крышами. Среди них неуютно доживает свой век старая студеновская церковь со своей колокольней и, вероятно, старым, престарым пастырем. А в голубовато-молочной дали просматриваются ажурные конструкции подъемных кранов, корпуса и высокие трубы металлургического завода «Свободный сокол». Верхний парк террасами-аллеями спускается к этому бурому лугу с прогалинами зеленой воды. Кое-где на кочках молодая поросль черной ольхи и острые перья нового камыша и осоки. Недалеко от беседки находится место добычи целебной грязи. Ребята видят работающих там людей в высоких резиновых сапогах и непромокаемых комбинезонах. Они подают грязь в кузов автомашины. Ребятам очень хочется подойти поближе, но Екатерина Павловна не пускает.