Константин Сергиенко - Дом на горе

Он выскочил из-за стола и кинулся к клумбе. Все удивленно привстали.

— Уно моменто! — кричал Роман.

В клумбе что-то треснуло, пискнуло, и оттуда выстрелил синеватый сноп искр.

— Фейерверк по системе Циглера! — крикнул Роман.

Трещало, брызгало. Все вокруг озарилось мертвенным светом.

— Сумасшедший, — сказала Лидия Васильевна. — И друзей себе таких ищет.

Внезапно меня прорвало.

— Да! — крикнул я. — Сумасшедший! Да, я сбежал с Горы! Да, я сирота, у меня никого нет! Я никому не нужен! Вызывайте милицию, я ей тоже не нужен! — Слезы покатились из глаз, но я продолжал выкрикивать: — Может, вы думаете, я вас обокрал? Идите считайте! Деньги и золотые кольца! Вот вам! — Я вывернул карманы. — Составьте счет, на сколько я вас объел! Вырасту, заплачу! Да, я сбежал с Горы! А сиротой остался из-за вас, несчастный Сальери! Думаете, я вас не узнал? Вы Сальери! Вы погубили моих родителей! Завистник! Вы присвоили себе чужие труды! Пусть я буду трижды несчастен, но не стану таким, как вы!

— Что он мелет? — изумленно проговорил Николай Гаврилович.

— Мели, Емеля! — закричал я. — Пошла Стелла на базар и купила самовар! Ах-харра-ха!

Сквозь мертвенный трепет фейерверка они смотрели ил меня с веранды, как рыбы из аквариума. Внезапно мелькнуло острое пламя и грохнул самый настоящий взрыв. Роман отскочил от клумбы. Отчаянно залаял Бернар. Я кинулся бежать.

— Проклятье! — кричал Николай Гаврилович. — Что здесь творится! Они решили поджечь дом!

— Митя! — крикнула Маша.

Но я бежал, рыдая и ничего не видя перед собой. У самой реки я натолкнулся на человека. Он посторонился, пропуская меня. Это был преподаватель Атаров.

— А вы презренный Барон! — крикнул я на ходу. Презренный!

Я бежал, спотыкаясь и падая. Все кончено, кончен Я погиб, я пропал. Все кончено. Кинуться в реку, наглотаться воды до забвения. Да, я с Горы. Я сирота, никому не нужен. Но как вы смели читать мои письма. Да, я не отправил конверт. Я трус. Я никчемный человек. Я приношу одни огорчения. Но разве я виноват. Где моя мама? Где мой отец? Почему я остался один Маша, Маша, любимая, прощай навсегда! Как я буду жить и зачем? Только в надежде увидеть тебя черпал я силы. Теперь все пропало. Я бежал, выкрикивая сквозь слезы проклятия, мольбы и угрозы.

На мосту через Виру стоял белый «Москвич». Открыв капот, доцент ковырялся в моторе.

— А, беглец, — сказал он. — Куда?

— Не знаю, — ответил я.

— Садись. — Он захлопнул крышку мотора.

Я сел в кабину. Мне было все равно.

— С Горы, говорят, сбежал? — Паша нажал стартер. Мотор заработал.

Я молчал.

— На, утрись. — Он подал платок. — Главное, никогда не теряться.

Машина, подпрыгивая, покатила с моста.

— Так что, подбросить на Гору? Мне все равно мимо. Бегай, не бегай…

Стоял туман, но доцент вел автомобиль быстро. Мелькали темные массы деревьев, домов. Он включил, выключил фары.

— В тумане и долбануться недолго.

Хорошо бы, подумал я. На том самом месте, где мама. И папа? Они унесли навсегда тайну моего рождения. Сын звезды. Он прав, это звучит красиво, но жестоко. Я не хочу быть сыном звезды. Кто мой отец?

— Нашел, где искать приют, — сказал доцент Паша. — Они же буржуи. Наизнанку вывернут для своей надобности… А что у вас на Горе? Жить можно?

— М-можно, — ответил я. Меня трясло, я никак не мог согреться.

— Родителей нет?

Я промолчал.

— Главное не сдаваться, — сказал Паша, — все у тебя впереди.

Все они твердили одно и то же. Впереди, впереди. Но взгляд на их жизнь не предвещал ничего хорошего. И не хотел быть таким, как Сто Процентов. Я не хотел быть таким, как Паша или Николай Гаврилович. И судьба Благодетеля меня не прельщала. Петр Васильевич? Но мне хотелось яркой, насыщенной жизни, а не тяжких повседневных трудов. Открытий, путешествий, необыкновенных приключений. Жизнь взрослых качалась мне серой. Книги раскрывали иной мир. Но где же он, где? Столкнулся со сказкой на даче, и вот прозаический конец. Неужели я никогда не увижу Машу? Почему я не попросил ничего у нее на память? Ведь хотел. Например, маленький камешек «куриный бог», который она носила на веревочке.

Машина стремительно неслась по серой, уходящей в зыбкий туннель дороге. Время от времени доцент нажимал на сигнал. Но встречных автомобилей не попадалось.

— Главное — знать себе цену, — сказал он. — Тогда и другие начнут уважать. Ты парень еще молодой. Кем хочешь стать?

— Не знаю, — ответил я.

— Не знаю, не знаю. Что за молодежь пошла? Никому ничего не надо. Мы были другие.

— Вы тоже молодой, — возразил я.

— Вот спасибо. — Он усмехнулся. — Другие так не думают. Хотя для науки самый расцвет…

Впереди туман оранжево накалился, сердцевину на кала прорезал язык пламени. Мы приближались к комбинату.

— Вечный огонь, — сказал доцент. — Вот тебе еще проблема. Сколько калорий уходит впустую? На этом огне для всего города можно пирог печь.

Машина пошла на подъем.

— Подъезжаем, — сказал он. — Может, ко мне. Проживаю один. Хотя и так сказать, обратно не повезу, лучше слезай тут.

— Спасибо, — сказал я. — До свидания.

Он хлопнул дверью и укатил, полыхнул сигналами.

Я остался перед чугунными воротами.

Итак, снова остров Итака. Остров истоков и так называемых итогов. Где все ходят в тогах. Замок времени крестоносцев высился в тумане неясной глыбой. Не тут ли я провел часть своей жизни? Не тут ли мужал и выращивал далеко идущие замыслы? За моим круглым столом бывали достойные лица. Сэр Ричард Львиное Сердце, граф Калиостро, мистер Пиквик и прекрасная Шоколадница с картины Жана-Этьена Лиотара. Да, да и Девочка с персиками. Целую корзину свежих анатолийских персиков поставила она на стол. А княгиня Мария Волконская? Я помню ее печальный строгий взгляд и удивительно изысканную речь. В моем салоне собирались знаменитые музыканты. Сам Паганини блистал здесь игрой на скрипке. Что касается Глюка, то он действительно много ест. Мои лакеи подавали ему блюдо за блюдом. С ним мог соперничать только Дюма отец, господин необъятных размеров и разбитных манер. Всем им очень нравился остров Итака. Гостям ту выдавались тоги, но желающие могли остаться в своей одежде. Сэр Ричард, например, никогда не снимал лат. Я помню сумрачный зимний вечер, когда к воротам подъехал возок, запряженный парой белых рысаков.

Из него вылез человек, закутанный в черный плащ. Это был капитан Немо. За весь вечер он не сказал ни слова, зато, уезжая, подарил мне алмаз величиной с куриное яйцо. Его карманы всегда были набиты подобными вещами, а за поясом торчал автоматический «кольт» сорок пятого калибра, неизвестно как попавший в девятнадцатый век. На прощание капитан Немо произнес единственную фразу: «Сын звезды всегда желанный теть на моем «Наутилусе». Что и говорить, они любили мой замок. С тех пор как я выдворил отсюда Барона, многое изменилось. Прекратились бесчинства в округе. Известный корсар капитан Черный Дрозд лично принес извинения и доставил в ценности и сохранности все богатства, похищенные с барка «Санта Мария». Владимир Дубровский, бесследно исчезнувший после трагической развязки его вражды с Троекуровым, прислал письмо из дальних краев. Он спрашивал о судьбе дочери жестокого помещика. Я тотчас ответил, что Маша появлялась в моем замке с нелюбимым мужем и сама интересовалась Владимиром. Много нитей человеческих жизней стягивались к моему замку. И только одна была порвана. Я ничего не мог разузнать о Стелле, о ее ребенке. Кто приезжал в замок на красной машине? Чья тень скользила иногда по лестнице или в конце анфилады? Кто однажды открыл дверь спальни, коснулся моего лба, а потом бесследно исчез? Почему у статуи Гекаты продолжали появляться свежие хризантемы, хотя никто их там не менял? Один знаменитый астролог составил мой гороскоп и предсказал встречу с женщиной, которая переменит всю мою жизнь. Но дату встречи он не назвал, отнеся ее лишь ко «времени большой тревоги». Имелась ли в виду та, которую я искал? Bo всяком случае, я ждал и надеялся. Да и сам замок я приобрел потому, что он служил магнитом в коловращении человеческих судеб. Рано или поздно, полагал я, сюда вернется та, чей образ светил для меня звездой в темной ночи…