Константин Сергиенко - Дом на горе

— Личные? — Лупатов уничтожающе смотрел на Голубовского. — А кто предложил, чтобы все было общее?

— Ну общие, общие, — устало согласился Голубовский.

Санька и Рая переглянулись и засмеялись.

— У меня все, — сказал Лупатов. — Расходимся.

— Да, старики, — печально произнес Голубовский. — Как говорится, каков лайф, таков и кайф.

Моцарт был невысокого роста, но очень подвижный и быстрый. Когда он шел по улице, то имел обыкновение натыкаться на прохожих, потому что весь был погружен в сочинение музыки. Однажды он сел прямо на тротуар, раскрыл свою папку и стал писать. Так он просидел, не вставая, три часа. В другой раз он пошел в трактир, чтобы выпить стаканчик вина, и вернулся домой только через три дня. Его увлекли простые рабочие, он пошел с ними, слушал, как они поют, и даже помогал таскать груз на дунайский корабль. В одном доме Моцарт заметил чуть приоткрытое окно, за ним волновалась занавеска. Моцарт застыл на улице и стал ждать, когда кто-нибудь выглянет. Но окно оставалось прикрытым. На следующий день Моцарт снова подошел к этому окну и долго прохаживался рядом, сочиняя музыку на ходу. Все за окном оставалось неизменным. Моцарт наблюдал несколько дней. Наконец, в одно прекрасное утро он увидел окно широко раскрытым, а комнату пустой, не было даже занавески. Тогда Моцарт решил поинтересоваться у дворника. И дворник ответил, что в комнате жила прекрасная девушка, но она навсегда уехала в другой город. Моцарт пошел на рынок и купил белых цветов. Хозяйку дома он попросил, чтобы она поставила букет на подоконник. Этот букет стоял, пока комната пустовала, а Моцарт, очень довольный, каждый раз, проходя мимо, отвешивал легкий поклон. Потом эту комнату заняли другие люди, и Моцарта она перестала интересовать.

В длинном черном пальто. Быть может, и в шляпе, легком шелковом кашне. Быть может, и с тростью в руке. Насвистывая, я иду по улицам незнакомого города. Высовываясь из окон, на меня смотрят местные жители. В маленьком городе все на виду. Вот я подхожу к дверям кафе и кладу руку на бронзовую ручку. Человек за стойкой смотрит на меня вопросительно. «Кофе и мартини», — говорю я. «Мартини нет», — отвечает он виновато. «Ну тогда кьянти». — «И кьянти тоже». — «Что же это за город, в котором нет ни кьянти, ни мартини?» — говорю я недовольно. Я выхожу на улицу, напевая беспечно: «Нету кьянти и мартини, невозможно больше жить». Кто-то бросает мне сверху цветок. Большую кремовую розу. Я поднимаю цветок, смотрю с недоумением. В этом городе я никого не знаю. Впрочем, неважно, мне всегда бросают цветы. Держа в руке розу, я пересекаю город и сажусь в свой белый сверкающий лимузин. Вставлен ключ зажигания, нажата педаль, мотор тихо работает на малых оборотах. «Ну что, старина, — говорю я автомобилю, — поехали?» Я плавно трогаю с места и, набрав скорость, стремительно несусь по вечерней дороге к синеющей вдали горе. Хорошо жить на свете!

Рая Кротова тихо плакала в старой беседке. Я забрел сюда случайно, решив помечтать и посмотреть на закат. Сегодня он был померанцевый, влажный, с узким синим облаком, перечеркнувшим все небо.

— Рай, ты чего?

Она попыталась успокоиться, но заплакала еще пуще, закрываясь от меня рукой.

— Ну что случилось? — я прикоснулся к ее плечу.

— Мамка была, — проговорила она сквозь слезы.

— Опять?

— Да. Вся грязная, лыка не вяжет.

Я вздохнул. Мама Кротовой повадилась ходить к дочери во время запоев. Другие в это время старались не подавать признаков жизни. Являлись в перерывах с бледными опухшими лицами, заискивающими улыбками. Кротова скандалила у директора и требовала, чтобы дочь отпустили домой.

— Ты, Митя, иди, иди, — бормотала Рая. — Я сейчас…

Я вздохнул. Ничем тут уже не поможешь. С внезапной жесткостью я подумал, хорошо, что у меня никого нет. Ни пьяницы матери, ни отца, коротающего время в тюремном бараке. Я один, я свободен. Жизнь передо мной раскрыта огромным пространством, я могу направиться в любую сторону, могу остановиться в любой точке, могу и взлететь, широко раскинув руки.

Я глубоко вдохнул свежий весенний воздух и засмотрелся на закат, который густел и становился карминовым…

В три года я остался один. Отца вообще не было. Во всяком случае, меня растила мать. Тогда я был слишком мал, чтобы она решилась поведать мне трогательную историю о какой-нибудь мимолетной встрече, о гусарском полке, проходившем через город. Впрочем, у матери завелся обожавший ее знакомый. Я даже смутно помню его красную машину, когда они приезжали ко мне на дачу. Только машину я и запомнил. Именно эта машина разбилась на шоссе, врезавшись во встречный самосвал. Мама и ее знакомый погибли. Сначала я жил в семье одних добрых людей. Но эта семья распалась, меня отдали в интернат.

Так я оказался питомцем Горы. Истории моих друзей разные, но, в сущности, одинаковые. У одних родители пьяницы или преступники, у других вовсе их нет. Словом, мы вольные пташки. Живется нам очень неплохо. Бывают даже счастливые случаи. Кто-то перестает пить, и ему возвращают родительское право. А то вдруг объявится американский дядюшка, как у Голубовского. Этот дядюшка работает за границей и шлет оттуда немыслимые подарки. Ну хотя бы ту же куртку. Или кассетный магнитофон. Но забрать Голубовского с Горы он, кажется, не помышляет.

У Лупатова случай особый. Дома у него было плохо, родители пили, дрались. Лупатов связался с какой-то компанией и ограбил ларек. Его хотели отправить в колонию, но кто-то похлопотал, и вот Лупатов глава «Братства независимых». Коротка дорога от падения к взлету!

Я почему-то не могу забыть лебедей в холодном море. Они плавали у берега, словно вглядываясь в лица людей. Они подбирали хлеб, но делали это между прочим и всегда подплывали к одному месту, туда, где гуляющий люд выходил по центральной улице на побережье. А тот, белый, который уплывал за мной в сторону? Загадочен животный мир, не так проста его связь с человеком. Авгуры гадали по полету птиц, я тоже хотел бы владеть этим искусством и уж, во всяком случае, знать, куда сейчас летят пять лебедей, три черных, два белых…

«Дело в том, что Непостижимая, остававшаяся дотоле совершенно неприступной для мужчин, вдруг сообщила Барону, что она ожидает ребенка. Барон не поверил и посмеялся вначале, полагая, что таким образом Непостижимая хочет отделаться от него или заинтриговать еще больше.

Но шло время, и вот Барону пришлось убедиться, что все это правда. Он чуть не сошел с ума. Хотел убить ее и себя, метался, не спал ночи. Он добивался ответа, кто этот человек, откуда он взялся, куда пропал, как все это произошло. Непостижимая хранила молчание. Но по всему было видно, что и ей тяжело. Отец будущего ребенка бесследно исчез, ей приходилось справляться со всем одной.