Виктория Буяновская - Когда умолкнет тишина

Разговор на кухне еще продолжался, когда Сашка на цыпочках отошла от двери и направилась в свою комнату.

Все будет хорошо, она была в этом уверена. За девять лет своей жизни Сашка не помнила случая, когда взрослые не знали бы, что делать, а значит, они справятся с трудностями и теперь. А то, что у мамы такой озабоченный голос — так что ж, он у неё был таким же прошлой зимой, когда Валька болел воспалением лёгких. Но ведь и тогда все кончилось благополучно.

Единственной положительной стороной недостатка еды стало то, что теперь мама не поднимала их с постели как обычно в полвосьмого, а позволяла спать сколько угодно, потому что во сне голод почти не чувствуется. Сашку это радовало — она любила поспать и теперь с удовольствием пользовалась предоставленной возможностью.

От недоедания по ночам снились удивительные сны, чарующие и яркие, которые не хотелось покидать. Правда, чем дальше, тем чаще сны были про еду: Сашка ела в них жареную картошку с котлетами, объедалась пышными, с воздушным кремом, пирожными и тортами, плитками сливочного шоколада, пила какао со свежими, с хрустящей корочкой, булками… И происходило все это в каком-то удивительном и интересном мире. Уже проснувшись, Сашка долго неподвижно лежала в постели, скованная негой и волшебством снов, немного досадуя на то, что ела она не по-настоящему. Лениво глядела в потолок, где прямоугольниками лежал солнечный свет, и слушала звуки дома: негромкое тиканье часов, скрип открываемых дверей. Потом мимо комнаты проходила мама, — Сашка всегда узнавала ее шаги. В дальней комнате вдруг звякали клавиши пианино — наверное, Софья Львовна нечаянно задела, вытирая пыль. Раздавалось бряцание ковша, плеск воды в ванной — это Валька умывается, он всегда встает раньше нее…

Когда на мгновение звуки в доме замирали, Сашка думала: «Вот она, тишина», — и слушала ее. А потом оказывалось, что и это не тишина — множество приглушенных звуков доносилось с улицы: высокие тополя за окнами, качаясь от теплого ветра, поскрипывали и звучно шелестели листвой, тонко кричали стрижи, раздавался стук колес катящейся тележки, далекий лай собак. «Вот бы услышать настоящую тишину, — лениво думала Сашка. — Наверное, это невозможно, потому что какие-то звуки, даже очень тихие, есть всегда…» Тут Сашка зажмуривалась и пыталась представить настоящую тишину. Но звуки упорно лезли в уши. Тогда она затыкала их пальцами, — но от пальцев в ушах становилось еще более шумно. Тогда она снова принималась смотреть в потолок.

Наконец, прогоняя лень, медленно сползала с постели и начинала одеваться, чувствуя слабость во всем теле. И с каждым днем слабость эта становилась все сильнее. Вскоре даже уборка постели стала утомительным занятием. После того как Сашка ворочала тяжелую подушку и кое-как расправляла одеяло, у нее еще долго тряслись коленки и стучало в голове.

Стоило умыться, прогнав холодной водой остатки сна, как в животе тут же просыпалось жуткое чувство голода. Поспешно пригладив короткие непослушные вихры, Сашка мчалась на кухню, где проглатывала крошечную порцию невероятно вкусной каши и принималась ужасно злиться на Вальку, который копался с едой дольше всех, несмотря на ее малое количество. Добавки никто не просил, — знали, что больше ничего нет, но все же уходили с кухни не сразу.

Потолкавшись у плиты и убедившись, что больше не на что рассчитывать, Сашка отправлялась слоняться по комнатам. Уроков мама почти не задавала, к тому же Сашка делала их быстро, поэтому деть себя было некуда. Можно было поиграть, например, в прятки с Валькой и Костиком, — Нора давно с ними не играла, помогая маме в домашних делах или читая книжки. Но из-за слабости было лень бегать, прятаться в шкаф или под кровать и уж тем более искать кого-то. К тому же мальчишки делали модель аэроплана, и на игры у них теперь времени не было. Читать тоже не хотелось — совсем скоро вернется едва заглушенное чувство голода, и будет совершенно невозможно сосредоточиться на книге. Сашка плелась в их с Норой комнату, садилась за стол и, болтая ногами, оглядывала стены, пытаясь придумать себе занятие. Ничего так и не придумав, она выдвигала ящик со своими учебными принадлежностями и доставала красивую картонную коробку из-под печенья, стоявшую в глубине. Внутри лежали ее драгоценности: крохотная записная книжка в обложке из змеиной кожи и красивая немецкая открытка, давным-давно присланные ей теткой из Баден-Бадена, ракушка, с невероятно толстым наростом перламутра, канадская монета в десять центов, ручка от любимой кружки, отбитая самой Сашей, кулек с разноцветным бисером и прочие мелочи. Но главной ценностью, конечно, были папины фотографии и настоящий патрон от нагана. Сашка вынимала патрон, разглядывала его, — она знала, что если стукнуть гвоздем по торцу патрона, он выстрелит. Потом ставила патрон на стол перед собой и вынимала фотографии. Сашка любила их разглядывать, вспоминая о том времени, когда папа еще был с ними, хотя помнила она не так уж и много.

Одним из ярких воспоминаний был день, когда они ездили купаться на Ланжерон. Там и сделали эту фотографию. На ней все они, улыбаясь, сидели на песке. Сашка вспоминала, как в тот день папа играл с ними на отмели, как потом он далеко заплыл, и мама сердилась на него за то, что он заставил ее волноваться. Но Сашка ужасно гордилась папой и мечтала уметь так же хорошо плавать. Она плавала только по-собачьи, и далеко не заплывала — быстро уставали руки.

Еще она помнила вечера в большой комнате, когда папа читал им вслух. Иногда рассказывал всевозможные истории про студенческие проделки во время учебы в медицинской академии, про то, как он познакомился с мамой. Рассказывать он умел невероятно увлекательно, и все слушали его с раскрытыми ртами, а над забавными моментами хохотали до упада.

Сашка помнила, как в начале осени они ездили на их старую, давно не посещаемую дачу. Как после шумных игр, вкусного обеда все лежали под старыми яблонями и смотрели в голубое-преголубое высоченное небо с белыми кучевыми облаками далеко над морем. Облака эти, ярко освещенные солнцем, казались далекими горами, которым надоело сидеть на одном месте, и они решили немного попутешествовать, плывя по воздуху. А в переполненной после недавних дождей бочке плавали съежившиеся золотые листья. Быстро-быстро теплый ветер перегонял их с одного края на другой, заставляя вертеться волчком, сталкиваться друг с другом. А в саду падали яблоки. Тихо-тихо, а потом: дум… дум!.. И лежали они в сохнущей траве, и улыбались сочными румяными боками…

Той осенью папа уехал в Москву.

Они теперь не говорили об этом, но Сашка знала — папа поехал, чтобы попасть на прием к Сталину, которому он уже давно послал письмо, а ответа не было. В этом письме папа спрашивал Иосифа Виссарионовича, почему арестовывают его друзей, убеждал, что они порядочные люди, которые не могут делать ничего дурного стране, в которой живут, которую искренне любят, и обвинять их в злом умысле можно только по недоразумению.