Ирина Эрбург - Лотарингская школа

Шарль, мне необходима ваша любовь.

Сегодня во всех школах Франции экзамен.

Наступил «великий день башо».

Еще темно. По туманным улицам группами и в одиночку идут школьники. Возвращаются пьяные компании в котелках, с цветами, Жоржетт провела эту ночь у меня. Мы выходим вместе.

Около Сорбонны, где должны происходить экзамены, мы быстро выпили по стакану скверного кофе. В углу тянут белое вино несколько рабочих.

— Ого, башелье, плохо вам приходится!

— Ничего, только бы дожить до вечера.

Они правы, у всех «башелье» довольно плачевный вид.

У входа Сорбонны собралась уже целая толпа. Было семь часов. Пускали в восемь.

— Здравствуйте.

— Эй, вы! Вы тоже держите в Сорбонне? А где Луи?

— Он в каком-то лицее.

— Я ветеран. Я могу дать вам совет.

— Только не надо унывать.

— Слушайте, вот самые достоверные сведения о темах, которые будут заданы…

Вышел один из надзирателей.

— Господа, входите, предъявляя ваши повестки.

Мы разошлись по залам Сорбонны, темным, выстроенным амфитеатрами. Мы никогда еще не были в таких больших классах, где одновременно помещается по триста человек. Невольно мы примолкли. Мы рассаживались по скамьям. Каменные стены гулко отражали каждое слово.

Вот — Сорбонна.

Мы ждем еще полчаса. Наконец, входит профессор с большим запечатанным конвертом. Садится за стол.

— Итак, господа…

Тишина неимоверная. Пока он распечатывает конверт, все лица вытягиваются в ожидании.

— Итак, господа, вот сегодняшняя тема. «Что такое человеческий ум? Что такое наука о человеческом уме? Существующие в этой области основные противоречия взглядов. Что такое человеческий дух?»

Ого! Тема легкая. Облегченное «а» и свистки следуют за ее чтением.

— Господа, вам дается шесть часов для того, чтобы дать исчерпывающий ответ на вашу тему. Надзиратель, разнесите листы бумаги.

Мы получаем большие листы для переписки набело и цветные листы для черновиков. Сидящие рядом получают листы разного цвета для того, чтобы нельзя было передать свое сочинение соседу. За этим следят «тангенсы» — надзиратели, беспрерывно ходящие между скамьями.

За подглядывание — вон из зала. За разговор — вон из зала.

Некоторые сосут перья и бессмысленно смотрят на бумагу. Они ничего не знают. Уйти можно только через два часа после начала. Мы сидим уже четыре часа. Слышны только вздохи и редкие нечаянные возгласы.

— Так… Есть… Готово…

Жанин давно смотрит на меня жалобно. Я понимаю, в чем дело. Если нужно выйти в уборную, то нас сопровождает тангенс. У Жанин болит живот, и она стесняется. Тангенс мужчина, а уборную ты не имеешь права закрывать. Вдруг ты что-нибудь спишешь. Вдруг у тебя запрятаны книги.

Я киваю ей утешительно головой: «Ничего, потерпи».

— Мадемуазель, что за знаки? — подходит один из тангенсов.

— Нет, вы ошиблись.

Наконец, сочинение написано. Я выхожу из зала на час раньше срока. У входа стоят родители учеников, башелье из других зал.

— Ну как? Что было?

После обеда следующий экзамен. Теперь нам так легко не отделаться — математика, самый трудный предмет.

— Подумай, — говорим мы друг другу через несколько дней, — мы или получим аттестат зрелости, или…

— Я не могу поверить, что все кончится благополучно.

На ярмарке на бульваре Сен-Мишель я подошла к астрологу, и он составил мне гороскоп. Темная планета и под сильным влиянием Юпитера. Как ты думаешь, это значит — я выдержу экзамен?

Наконец, экзамены прошли. Сегодня в 8 часов вечера выходит официальная газета с результатами. С шести часов вечера около Сорбонны стоит грандиозная толпа ожидающих. На мой взгляд, здесь не меньше двух тысяч человек. Здесь много взрослых, родителей экзаменующихся. Школьники запрудили все улицы и не пропускают автомобили.

У всех приподнятое настроение. Мы преувеличенно веселы.

— Эй, вы там, дядя, что вы смотрите на нас из окна?

— Те, кто на нас смотрят, — рогоносцы.

Кто-то купил несколько журналов и зажег их. Образовался костер. Все соседние журнальные киоски были опустошены. Мы хватали газеты и журналы и бросали в огонь. Взявшись за руки, мы плясали вокруг него и пели песню лицеев.

Отряд фликов [5] Флик — полицейский. нахлынул и стал тушить костер. Нас затолкали. Двух школьников схватили и повели в полицию.

Мы пели дальше:

Мы стараемся подкинуть еще газет в костер. Толстый полицейский пытается оттеснить нас на тротуар. Если кто-нибудь хочет сойти, флики отталкивают его кулаками обратно.

Из-за угла выезжают велосипедисты. На багажной решотке у каждого — пачки листовок. Это — «Газета башо». Все песни, споры и драки забыты.

Начинается дикая давка.

— Дайте мне газету! Эй, вы, газету сюда!

Кто-то из мальчиков влез на статую Огюста Конта и громко выкрикивает номера выдержавших.

— Седьмой, девятый, двенадцатый.

— Мой номер. Все в порядке. Ура, я здесь!

— Триста восемьдесять девятый.

— Это я. Выдержала экзамен.

Образовали моном. Двести человек взялись за руки и пошли к Бульмишу, задерживая дыхание. Мы пели и орали. Мы были, как пьяные.

…Мы пошли в кафе. Здесь было много башелье, рассказывавших о том, как прошли устные экзамены.

— Меня спросили по reoграфии: чем замечателен правый берег Гаронны? Там виноградники. Вы идиот — там мели. Но откуда я мог знать? Ведь я там не был? Не отвечайте так старшим, вы плохо воспитаны. Я думал, что я провалюсь.

— Теперь нам на них наплевать. Если я встречу его, я даже не поклонюсь.

— Габи, ты понимаешь, как замечательно пойдет жизнь!

— А я держал латынь у женщины. Я ужасно не люблю баб. Я сел за столик и случайно наступил ей на ногу.

— А, вы думаете, и тут можно флиртовать. Нет, этот номер не пройдет, молодой человек. Нужны знания. Красивые глаза недостаточны.

— А я сижу ни жив, ни мертв и, конечно, ничего не могу перевести. Хорошо, в жюри был один мой знакомый профессор.

— А меня спросили: сколько в Алжире финиковых деревьев?

— Кто из нашего класса не выдержал?

— Молино. Он говорит, что у него не было времени заниматься последний месяц.

— Ну, Молино — это понятно. А еще кто?