Джон Бойн - С Барнаби Бракетом случилось ужасное

Барнаби вздохнул и покачал головой. Ему хотелось погонь и скачек. Или читать про сирот, которые как-то сами пытаются выжить в мире. Ну или хотя бы про потасовки.

В вагоне теперь стало людно, однако через проход еще оставалось два свободных места, и к ним с другого конца поспешили мать и дочь. Какое облегчение читалось на материнском лице: следующие триста миль ей не придется стоять в проходе. Однако они подошли ближе, и девочка остановилась как вкопанная — она бросила всего один взгляд на ожоги Чарлза и отказалась идти дальше. У нее отвисла челюсть, и она стояла как громом пораженная, словно не понимала, что ей делать — визжать или просто-напросто лишиться чувств.

— Шевелись, Бетти-Энн, — рявкнула женщина, тоже обратив внимание на Чарлза. Она посмотрела на журналиста очень раздраженно, словно бы считала, что это черство с его стороны — с таким лицом ездить в поезде. — Бетти-Энн, я кому сказала. Давай быстрей !

Но девочка садиться не хотела.

— А ну-ка слушайся меня, пожалуйста . — На сей раз женщина подтолкнула дочь и заставила ее сесть к окну, а сама устроилась на кресле у прохода. От Чарлза ее отделяло совсем немного.

Барнаби смотрел на все это с огромным интересом, а потом повернулся к своему спутнику. Тот увлеченно читал какую-то статью, хотя Барнаби мог бы поклясться, что и полчаса назад газета Чарлза была открыта на той же странице.

Само собой, только познакомившись с Чарлзом накануне вечером, Барнаби тоже опешил: по всему его лицу от правого глаза к левой стороне подбородка тянулись багровые шрамы, и кожа там была морщинистая. Одно ухо у журналиста тоже смотрелось пугающе, а над правой бровью оставался участок белой кожи, совершенно гладкий и чистый. И хотя Барнаби знал, что это невежливо, отвести глаз он не мог, пока Чарлз наконец не отложил газету и не повернулся к нему.

— Что? — спросил он.

— Ничего, — ответил Барнаби, чуть покраснев, и сам отвернулся к окну.

— Ты рассматривал мое лицо.

Барнаби быстро глянул на него и закусил губу.

— Я просто… — начал он. — Ну, в общем, мне просто интересно, что с вами случилось. Если можно спросить?

— Можно, — ответил Чарлз, сложив газету вдвое. — Честно говоря, мне бы понравилось больше, если б ты спросил у меня сразу, а не пялился, как на животное в зоопарке. — Он заговорил чуть громче, чтобы слышали Бетти-Энн и ее мама, которые не обращали на него внимания. Девочка увлеклась компьютерной игрой, а ее мама читала что-то про знаменитостей. — Самое интересное, что ты спросил у меня об этом сейчас, когда я только что заметил вот это.

Он опять развернул газету и показал Барнаби фотографию в разделе «Стиль»: по подиуму на каком-то показе мод шла очень красивая женщина. Публика смотрела на нее так, как в древности люди взирали бы на богов, сошедших к ним с небес. А модель просто глядела в объектив фотоаппарата с безразличием и скукой.

— Видишь эту женщину? — спросил Чарлз, и Барнаби кивнул. — Ты ее узнаешь, я полагаю?

— Нет, — покачал головой Барнаби.

— Правда? Тогда ты в этом вагоне, наверное, один такой. Ну а имя-то хотя бы слышал? Ева Эфиридж.

Барнаби пожал плечами. Может, проще сделать вид, что знает?

— Она фотомодель? — спросил он.

— «Она фотомодель?» — передразнил Чарлз и рассмеялся. — Она просто-напросто одна из самых знаменитых моделей в мире. Она снималась в стольких рекламных кампаниях, что наверняка не помнит и половины. Но и всего лишь фотомоделью она себя не считает, конечно. Она еще и певица. И актриса. Звезда телевидения. У нее линейка нижнего белья, которое она разработала для других недокормленных женщин. Она лицо множества косметических продуктов. — Он замялся, покачал головой и чуть улыбнулся. — А, и еще она — моя сестра, — прибавил он. — Чуть не забыл.

Барнаби взял газету с колен Чарлза и присмотрелся: похожа ли она хоть немного на человека, сидящего рядом? Но понять, как он выглядит на самом деле, из-за всех этих шрамов было невозможно.

— А вот эти два человека, — продолжал Чарлз, перевернув страницу и показывая Барнаби галерею снимков поменьше, но с того же показа мод, — это мои родители. Эдвард и Эдвардин Эфиридж. Он крайне знаменитый модельер, а она — такой же известный фотограф.

— Но этот показ был же вчера вечером, — сказал Барнаби, ткнув пальцем в дату на странице.

— Верно.

— И вы все равно пошли на выставку Джошуа, а не туда?

— Конечно.

— Они что, вас не пригласили?

— Да нет, приглашали. — Чарлз хмыкнул, но как-то горько. — Они теперь всегда меня везде приглашают — раз я стал знаменитым художественным критиком. Но я никогда не хожу.

— Почему? — спросил Барнаби.

— Было время, когда они мне были очень нужны, а их рядом не было, — ответил Чарлз, и в голосе его звучала настоящая печаль. — Я их совсем не интересовал, покуда не стану кем-нибудь . А теперь уже все как-то слишком поздно и ни к чему.

— Но они же — ваша родня, — сказал Барнаби.

— А посмотри, что твоя родня с тобой сделала, — ответил ему Чарлз, которому и Винсенте, и Джошуа Прюитт накануне вечером рассказали про то ужасное, что случилось с Барнаби у Кресла миссис Мэкуори. — Ты спросил, откуда у меня шрамы, — прибавил он, потер глаза и вздохнул. — Уверен, что хочешь это знать?

— Если вы не против мне рассказать, — произнес Барнаби, которому очень хотелось про это узнать.

— Я-то не против, — сказал Чарлз. — Только это не счастливая история, и ничем хорошим она не заканчивается.

— Почти все истории такие, — сказал Барнаби. — Я пока не знаю, чем моя обернется, но вашу послушать я очень хочу.

Пейзаж снаружи начал темнеть, и многие в вагоне зажгли крохотные лампочки у себя над головами, чтобы можно было и дальше читать, или, наоборот, погасили, пытаясь уснуть.

— Я был еще маленький, когда со мной случилось ужасное, — тихо заговорил Чарлз, вспоминая далекое прошлое. — Мне исполнилось всего восемь лет.

— А мне сейчас восемь, — сказал Барнаби.

— Ну, тогда ты, наверное, меня поймешь. Моя мама, которую ты видел в газете, у нас дома в Бруклине держала небольшую фотостудию. Эта фотостудия занимала верхний этаж нашего дома, на среднем этаже жили мы с родителями и Евой, а на первом папа создавал свои коллекции одежды. Мои родители были очень занятые люди. Частенько бывало такое чувство, что они — в самой сердцевине всего, что вообще творится в городе. Общались они только с очень красивыми людьми — такими же, как они: с моделями, у которых прекрасные лица, с кинозвездами, с мастерами культуры. Так они себе представляли обычную жизнь. Знаменитые актеры, музыканты, писатели, художники — все они приходили каждый день к нам домой. Мама и папа очень редко замечали, что с ними в доме живем мы с сестрой.