Джон Бойн - С Барнаби Бракетом случилось ужасное

«Астронавт! — сонно подумал Барнаби. — Космический корабль!»

Стало совершенно невозможно держать глаза открытыми. И последнее, что Барнаби запомнил перед тем, как потерять сознание, как его обхватывает пара огромных рук и тянет через разреженную атмосферу к надежной махине космического корабля.

Барнаби проснулся, свалившись на пол. Головой он ударился о резиновый мат. Мальчик открыл глаза и огляделся. Сердце его забилось чуть быстрее, когда он понял, что вокруг стоят и смотрят на него шесть космических пришельцев.

— Ты зачем так боишься? — спросил первый, по виду — вылитый японец. Только он, конечно, никаким японцем не был — он был космический пришелец.

— Потому что вы приняли человеческий облик, чтобы я вас не боялся, — ответил Барнаби, отползая в угол отсека космического корабля. — А вы меня съедите.

— Съедим? — переспросила довольно элегантная космическая пришелица с черной копной коротких волос и французским акцентом. Рот у нее был выкрашен красной помадой. — Он сказал — съесть? Чего ради? Я, например, вегетарианка.

— Ты кто? — спросил третий гуманоид — молодой пришелец с выговором британского аристократа.

— Я Барнаби Бракет, — ответил Барнаби.

— Ну а я Джордж Эберкрамби, — ответил пришелец. — И мы вообще не пришельцы, должен с радостью тебе сообщить. Позволь тебе представить Доминик Сове, — прибавил он и кивнул на француженку.

— Привет, — произнесла та.

— Наоки Такахаси, — продолжал Джордж, показав на первого пришельца, который быстро поклонился Барнаби в пояс и тут же выпрямился. — Вон там — Матиас Кузник, — сказал Джордж, и вперед вышел высокий блондин с очень дружелюбной улыбкой.

— Приятно познакомиться, — сказал Матиас, после чего повернулся к Джорджу и, как-то опасливо качая головой, спросил: — А нам надо в это ввязываться? Мы же не знаем, кто он или что он.

— Не переживай, Матиас, я уверен, что это совершенно безопасно. Он же просто ребенок.

— Мне восемь лет, — возмутился Барнаби. Замечание очень его ранило.

— А эти двое, — продолжал Джордж, не обратив внимания на то, что его перебили, — что сидят в отсеке отдыха, — Калвин Дигглер…

— Ё! — Калвин кивнул и продолжал жевать претцель.

— Калвин у нас из-за лужи, — сказал Джордж, пожав плечами. — Придется прощать ему такие манеры. Я имею в виду — их отсутствие.

Барнаби огляделся.

— Из-за какой лужи? — спросил он и нахмурился. — Я не вижу здесь никакой лужи.

— Я не имел в виду буквальную лужу, — поправился Джордж. — Лужа у нас одна. Атлантический океан. Калвин — из наших американских братьев.

— А, понимаю, — сказал Барнаби. — Вы, значит, все тут родня?

— Нет, — в смятении ответил Джордж. — Мы вообще друг другу не родственники.

— Но вы же сами только что сказали…

— Я не имел в виду буквального брата.

Барнаби пристально посмотрел на него, затем недоуменно повернулся к Матиасу Кузнику:

— Почему он говорит только то, чего не имеет в виду?

— Он англичанин, — объяснил Матиас.

— Так, хорошо, позвольте мне все же закончить с представлением, — сказал Джордж. — И последний член нашего экипажа — вон та норовистая красотка, что сидит рядом с Калвином.

— Джордж! — резко сказала женщина, оторвавшись от книги. — Сколько раз просить тебя не определять меня конскими прилагательными?

— Прости, старушка, — ответил тот. — В общем, нашу Вильгельмину Уайт лучше лишний раз не раздражать, Барнаби, будь умницей. У этой киски острые коготки.

— Она что — лошадка и кошка одновременно?

— Для тебя я могу быть кем угодно, солнышко, — сказала женщина и подмигнула мальчику.

Барнаби залился краской от кончиков ушей до пальцев на ногах. Он не знал, куда ему теперь и смотреть. А когда все же удалось справиться с собой, он понял, что говорит женщина как-то очень знакомо.

— Вы случайно не австралийка? — спросил он, заставив себя посмотреть на нее.

— Почти. Я киви. Бывал в Новой Зеландии?

— Нет, но сам я из Сиднея.

— До Сиднея отсюда будет далековато, — заметил Джордж Эберкрамби. — Должен сказать, мы несколько удивились, когда увидели, как ты там летаешь. К нам на «Зела IV-19» гости редко заглядывают.

— А что такое «Зела IV-19»? — спросил Барнаби.

— Наш космический корабль, — ответил Наоки Такахаси.

— Быть может, ты прольешь хоть какой-то свет на то, чем ты тут занимался? — спросил Джордж. — Куча извинений, само собой, что я тебя тут эдак поджариваю, но будем честны — это ж обалдеть не встать, если вдруг откуда ни возьмись на голову сваливается восьмилетний мальчик и заявляет на голубом глазу, что ты пришелец, хотя ты что угодно, только не он.

Барнаби посмотрел на Джорджа, поморгал и перевел взгляд на прочих членов экипажа.

— Четырнадцать месяцев, — протянул Калвин Дигглер, не выходя из отсека для отдыха. — Вот сколько нам такое уже приходится выслушивать. Привыкай, паренек, если собираешься у нас задержаться.

— Коней придержи, — сказал Джордж. — Я просто спросил, что он тут делает, только и всего.

— Долгая история, — ответил Барнаби.

— Ну, мы никуда не торопимся.

— Тогда ладно. — И Барнаби начал с самого начала и следующие два часа за обедом (холодный томатный суп, подаваемый в нержавеющих стальных канистрах, за ним пять квадратных плиток еды, каждая своего цвета: одна была на вкус как жареная курица, вторая как картофельное пюре, третья как морковка, четвертая как пюре из гороха, а пятая — как очень вкусный крем-карамель) рассказывал им всю историю своей жизни: с самого раннего детства в Сиднее до того ужасного, что случилось у Кресла миссис Мэкуори, а затем — что произошло в последний месяц и с какими необычайными людьми он за этот месяц познакомился.

— Ну и дела, — произнес Калвин. — Думаешь, мы тебе поверим?

— Но это же правда, — возмутился Барнаби.

— Почему же тогда ты здесь не летаешь?

Барнаби задумался. На самом деле. С той минуты, как он проснулся на борту космического корабля, он не летал. Ноги у него прочно стояли на полу, как у всех остальных, хотя ничего в особенности его не удерживало.

— Не знаю, — нахмурился он. — Я этого не понимаю. Но честное слово — во всех других местах, куда бы я ни пошел, я улетаю.

Он встал и походил по отсеку — вдруг вернется та же тяга полета? Но она не вернулась. Странно было просто ходить по полу и не подлетать к потолку. Вот, значит, каково оно — быть обычным? Но это необычно. И Барнаби от этого совершенно точно было как-то нехорошо.

— Если тут кому-то и летать, то нам, — сказал Наоки. — Тут давление должно быть уравновешено. Иначе мы все будем биться головами о потолок.

— Моим родителям домой бы такое, — сказал Барнаби. — Думаете, я от давления стою ногами на полу?