Галина Карпенко - Самый младший

Он протянул Татьяне Лукиничне шершавую ладонь, взял Алёшу за руку и шагнул с ним на площадку вагона. Алёша помахал Татьяне Лукиничне из окна. Она шла за поездом, но вот её обогнал последний вагон, и она остановилась.

Возвращаясь домой, Татьяна Лукинична хотела разобраться в своих чувствах. Она не могла понять, почему все её старания были отвергнуты. Ей было обидно и больно до слёз.

Было совсем темно, когда Татьяна Лукинична подошла к калитке.

— Это ты, Танечка? — окликнул её Анатолий Павлович.

Он помог ей подняться по ступеням. Она взошла на террасу и села. Он погладил её по голове, как маленькую.

— Сыро, пойдём в дом, — сказала Татьяна Лукинична.

Они закрыли за собой дверь. Стало совсем тихо, будто все давно уехали в город.

В школу Макар и Алёша шли вместе. По дороге Макар встретил товарищей, своих одноклассников. Дальше они шли гурьбой. Макар рассказывал, что они находили летом в лесу. Пришлось даже остановиться. Алёша достал из кармана гильзу.

— Вот! — показал Макар. — Это он нашёл!

Алёша терпеливо ждал, пока все её поглядят, и не боялся, что кто-нибудь отнимет.

В школе они с Макаром разошлись. Макар пошёл в шестой, Алёша — в третий «А».

Прозвенел звонок. В третий класс вошла Наталья Алексеевна.

— Поздравляю вас с новым учебным годом! — сказала она торжественно, а потом, оглядев своих учеников, сказала уже просто: — Как вы все выросли!

Тому, кто приходит в школу в первый класс, кажется, что он никогда не будет десятиклассником. Но время проходит быстро.

Давно ли в этом же классе, где сидит Алёша, учился Гена Тимохин? Давно ли Наталья Алексеевна сажала его на первую парту, чтобы не спускать с него глаз?

«Он мешает соседям, стреляет чернилами и не следит за уроком», — жаловалась она Степану Егоровичу.

Степан Егорович вечерами проверял Генкины тетради и учил сына мастерить игрушки.

Как быстро прошло время!

Геннадий Тимохин работал на заводе последний день. Старый бухгалтер Мирон Григорьевич Коган пришёл в цех и принёс ему расчёт. Он торжественно раскрыл ведомость, дал Генке расписаться и только потом вручил ему конверт с деньгами.

— Я вам желаю, — сказал Коган, — от всего сердца! — и протянул Генке свою самопишущую ручку.

— Что вы, зачем! — смутился Генка.

— Я очень прошу, — сказал Коган.

— Бери, бери! — зашумели ребята. — Письма будешь писать!..

Генка вертел в руках массивную самописку.

— Спасибо, Мирон Григорьевич, — сказал за Генку Степан Егорович.

— Спасибо! — спохватился Генка и стал пожимать бухгалтеру руку.

Мирон Григорьевич снова зачем-то заглянул в ведомость и сказал громко, чтобы все слышали:

— Товарищ Тимохин! Вы получили расчёт за вычетом подоходного налога, государственного займа и плюс премию за отличную работу…

Генку поздравляли товарищи. А за час до гудка пришёл Генкин сменщик. Они вместе проверили ящик с инструментами, и Генка стал убирать станок. Он смёл с него железным веничком стружку, протёр мягкой ветошью.

Станок у него всегда был в порядке. К этому Степан Егорович приучил всех, кто работал в цехе. Каждый раз, заступая смену, Геннадий ревниво осматривал станок. И, если бывали неполадки, досадовал на сменщика. Теперь он передавал станок надолго.

— Вот тут маленько винт ослаб, — говорил Генка, проводя рукой по станине. — Надо подтянуть. Маслёнку смени, я видел у кладовщика, новые привезли. У них носик подлиннее, аккуратнее будет. А вот здесь, — Генка протянул руку в дальний угол ящика, — здесь я запасные резцы положил, на всякий случай.

Степан Егорович к ним не подходил. Он только косился в их сторону. Когда Генка упомянул про запасные резцы, он только крякнул: вот они, оказывается, где резцы, а он-то их искал. Из-под носа утянул! И когда только успел?

Прогудел гудок.

Как всегда, Геннадий Тимохин и отец вышли с завода вместе.

В проходной, отдавая табель, Генка подмигнул табельщице и сказал, точно прощался до завтрашнего дня:

— До свиданья, Анюточка! Краснофлотский привет!..

Тимохины ждали гостей: Настенька накрывала на стол, а тётя Маша присела отдохнуть.

— Что-то я рук не подниму, — сказала она.

— Волнуешься, — сказала Настенька. — Что ты, его на фронт провожаешь, что ли? Войны нет.

— Войны нет, а они всё равно норовят; газеты-то я читаю.

— Ну и что же?

— Что же, не могут некоторые в мире-то жить. Вот и приходится армию набирать, а так на кой бы она: нам и дома руки нужны.

Настенька старалась, чтобы всё было понаряднее. Посредине стола стоял глиняный кувшин, а в нём последние цветы — пёстрые осенние астры. Она всё приглядывалась, как и что на столе поставить: то что-нибудь передвинет, то поправит. Сама она тоже была нарядная — надела синее платье в крапинку и косы уложила высоким венчиком.

— Я там барбариски купила, — сказала тётя Маша, — положи ему в чемодан, а то забудем. Захочет кисленького — найдёт, обрадуется.

— Он и сладенькое любит, — засмеялась Настенька.

— Положи, положи! — Тётя Маша поднялась и пошла в кухню поглядеть своё хозяйство. Нагнулась там над кастрюльками да и поплакала.

Наконец всё было готово. Все собрались, но за стол не садились. Не пришли из школы ни Макар, ни Алёша. Ждали только их.

— Бегут, — сказал Миша: он увидел ребят в окно.

Дверь распахнулась, и первым появился Макар, а за ним, не снимая пальто, — Алёша.

— Глядите! — сказал Макар и помог Алёше расстегнуться.

Алёша был с красным галстуком.

— Ну, брат, тебя не узнать, — сказал Геннадий.

— Ну-ка, ну-ка! — Степан Егорович помог сконфуженному Алёше снять пальто. — Поздравляю! Что же это ты по секрету в пионеры пошёл!

— Один я знал! — кричал Макар. — Мы нарочно так подгадали.

Алёша не ожидал такой встречи. Его поздравляли серьёзно и торжественно. Только Фёдор Александрович хотел было, как раньше, поднять его на руки.

— Не надо! — сказал Алёша.

И тётя Маша тоже его остановила.

— Разве пионеров тетешкают? — сказала она.

— Алёша, садись рядом со мной, — предложил Геннадий.

— С Геной, с Геной непременно! — закричали все.

— Ты теперь его смена, Алёша, — сказала Настенька. — Ты теперь мамин часовой.

— Поди, что я тебе скажу, — сказал Геннадий и, нагнувшись, сказал тихо одному Алёше. — Ты, когда мне будешь писать, пиши всегда правду. А то, может, мать заболеет или что-нибудь ещё, обязательно пиши. Хорошо? Я на тебя надеяться буду.

— Хорошо, — ответил Алёша.

— Ну, дорогие товарищи, прошу, — сказал Степан Егорович, и все стали садиться за стол, шумно отодвигая стулья.