Альваро Юнке - Мужчины двенадцати лет

— Бог тебя наказал! Бог тебя наказал! Бог тебя наказал!..

Симон от природы был робок и боязлив. Не то, чтобы он был слабее своих сверстников или меньше ростом, но он был робок и боязлив, и другие дети, чувствуя это, издевались над ним и даже иногда били его. В детском мире плохо приходится тому, кто опускает голову. Дети не знают сострадания к безответным.

Печальное дитя нищеты, он чувствовал на своих худеньких плечах всю тяжесть двенадцати прожитых лет и хотя не страдал особенно от холода и голода, потому что был слугой в довольно богатом доме, но никогда в жизни не имел никаких прав. В двенадцать лет — и не иметь права бегать и кричать; в двенадцать лет — и не иметь права проказничать и смеяться… Это хуже, чем терпеть холод и голод!

Молчаливый и покорный, Симон с шести лет был уже «маленьким слугой». Едва он научился говорить, а ему уже нужно было выслушивать и исполнять приказания. Печальное дитя скорби, он рано замкнулся в себе, и душа его, дрожащая, безропотно приемлющая все, уготованное ей судьбой, нечувствительная к боли, сделалась послушным орудием в руках всякого, кто захотел бы воспользоваться ею.

Симон в свои двенадцать лет был похож на старичка, измученного долгой, трудной жизнью. И душа у него была такая истерзанная и забитая, что ее можно было бы сравнить со старой, сломанной шваброй или ржавым ведерком, которые долго и добросовестно служили людям, а потом, когда стали уже не нужны, были брошены в темный, грязный угол и забыты навсегда.

Симон был сыном бедной вдовы, у которой было еще четверо малышей, как и он молчаливых и уродливых, грязных и печальных, как и он носивших на лице клеймо уныния, которое большие грязные дома, где ютится беднота, налагают на всех, кто родился и вырос в их черном чреве.

Теперь он был маленьким слугой в зажиточной семье. По утрам он работал, а по вечерам ходил в школу. Впрочем, в школу его допустили, точно так же как допускали во все другие места — из милости. Мать до замужества была служанкой в доме директора школы, и тот согласился принять ее сына — согласился снисходительно и неохотно, словно подавал милостыню.

По утрам Симон исполнял обязанности слуги: бегал по разным поручениям, варил матэ [4] Матэ — напиток вместо чая в Латинской Америке. мыл лестницу и подметал, двор; а по вечерам надевал на свои лохмотья школьный халат и, как был, в стоптанных сандалиях, шел в школу и там пытался заучить то, что мог вместить его бедный, истощенный мозг.

Печальное дитя страдания, он с трудом мог усвоить что-либо из преподаваемых ему наук: чтобы научиться чему-нибудь, надо быть сильным и бодрым. Мозг Симона был подобен губке, которая впитывает воду и сразу же ее выпускает, а душа его была такой же хилой, бледной и истощенной, как и его тело. Печальная душа, изорванная, как старая тряпка.

Он подчинялся всем по привычке. Подчинялся учителю так же, как подчинялся хозяевам, а ученикам — так же как учителю. Но тот, кто подчиняется равным, всегда страдает. Бедному Симону приходилось дорого платить за свою робость: одноклассники кричали на него и колотили его. А Симону не приходило в голову, что он может ответить им криком на крик и ударом на удар. Он не знал, что у него есть право сделать это. Повсюду, где бы он ни находился, он неизменно чувствовал себя «маленьким слугой» — каким-то неживым предметом, не ощущающим даже самых тяжких ударов, глухим даже к самой острой боли.

Однажды в школе появился новый учитель — задумчивый человек с седыми волосами. Он сразу увидел, как туго приходится маленькому слуге, и решил поговорить с учениками.

Использовав момент, когда Симона не было в школе (а это случалось часто, потому что мальчик был очень занят), учитель попытался вразумить своих питомцев.

Они не должны так плохо относиться к этому мальчику, сказал он им. Неужели им доставляет удовольствие мучить его? Разве он и без того недостаточно несчастен? Быть слугой! Да знают ли они, сколько он зарабатывает в месяц? Даже сказать стыдно: пять песо! Пять песо за тридцать дней, в течение которых он изнемогает от усталости! Пять песо! Вот они все — дети из обеспеченных семей, знают ли они, что значит быть слугой?

Мальчики слушали в глубоком молчании, потрясенные, словно окаменевшие. Они вели себя дурно, это правда; но они не хотели причинить зло — они просто не задумывались над своими поступками.

В классе было восемнадцать учеников. И когда учитель кончил говорить, восемнадцать сердец взволнованно забились в ответ на его слова. И во всех восемнадцати сердцах сразу запела свою ласковую песню звонкая птичка раскаяния. Учитель продолжал развертывать перед ними картины безрадостной и трудной жизни товарища, которого они так обижали: тесная, жалкая каморка; больная мать, которая продает спички на холодных утренних улицах, а чаще всего просто просит милостыню, прижимая к себе двух младших дочурок, цепляющихся за ее юбки; маленькая сестренка, остающаяся по целым дням одна в холодной комнате, дышащая смрадом и пылью…

Один из мальчиков, слушавших учителя, не выдержал: уронил голову на парту и заплакал. У нескольких других тоже блеснули на глазах слезы.

Учитель обратился к Игнасио, старшему в классе:

— Ты должен взять этого мальчика под свою защиту, Игнасио. Не давай никому его бить и издеваться над ним. На переменах пусть он участвует во всех ваших забавах… Ты согласен?

Игнасио встал, словно собираясь отвечать урок или произнести длинную речь. Это был сильный, крупный мальчик, смуглый, с правильными, даже красивыми чертами лица, резко очерченным подбородком, с низким, как у взрослого, голосом. Он серьезно, даже как-то строго, взглянул на окружающих и сказал:

— Да, сеньор…

Казалось, он хочет еще что-то добавить. Но он ничего не добавил и сел на свое место. Его черные глаза сверкнули почти угрожающе, когда он обвел взглядом своих товарищей, ища среди них противника, с которым тотчас же готов был сразиться. Но противников не было: его окружали взволнованные лица, все глаза смотрели на него ласково и с одобрением…

Теперь уже трое мальчиков плакали, уронив голову на парту.

Учитель в заключение сказал;

— Очень хорошо, мои дорогие!..

И тоже замолчал так же внезапно, как раньше Игнасио, хотя, казалось, собирался было произнести длинную речь.

Когда на следующий день Симон пришел в школу, товарищи тотчас же окружили его. Один протягивал ему переводные картинки; другой, оказывается, сделал для него домик из спичек; третий раздобыл разноцветные шарики; четвертый подарил ему чистую тетрадку.