Альваро Юнке - Мужчины двенадцати лет

— Он взломал дверь, потому что хотел спасти кота. У этого ребенка доброе, благородное сердце!

— Очень возможно, что это так, сеньора, но портной обвиняет его…

Необходимо было как-нибудь уладить дело. Старик требовал за пачку сигарет два песо, и отец Мартина дал ему их, не обращая внимания на яростные протесты сына:

— Не давай ему ничего, папа! Он все врет, папа! Я ничего не украл, папа!

Но почему же ему не верят? Почему старику верят, а ему — нет? Потому что ему девять лет, а старику шестьдесят? Мартин совершенно не мог понять, почему это возраст дает такие преимущества!

Мартин пришел в отчаяние. Ему казалось просто непостижимым, что ему не верят. Разве правда — такая простая, такая чистая, такая ясная! — не написана на его лице, красном от нескрываемого возмущения, не звучит в его голосе, хриплом от справедливого гнева?

Он не понимал, как это взрослые могут быть так непонятливы, так слепы и глухи. Когда полицейский и портной ушли, он закричал:

— Но, папа, почему же ты мне не веришь? Ты веришь, что я украл пачку сигарет, папа?..

Он ждал ответа. Отец как-то неопределенно пожал плечами:

— Да кто тебя знает!..

Мартина охватил неудержимый гнев. Он разразился громким плачем, в отчаянии топая ногами и задыхаясь от сознания собственного бессилия. Он чувствовал, что эта несправедливость задушит его, как дикий зверь, вцепившийся когтями ему в горло.

Мать, не понимая причины такого припадка ярости, вмешалась в разговор и сердито закричала:

— Хватит, иди в постель! В постель, если не хочешь, чтоб я тебя поколотила!.. Иди ложись, я говорю!

Они еще угрожают ему! За то, что он, ни в чем не повинный, защищался от клеветы, за то, что он отстаивал свою детскую честь, такую же священную, как и честь взрослого человека, — за это его еще и наказывают?! Но ведь это же ужасно — из-за такой несправедливости впору повеситься! Мартин подумал, что, если бы сейчас молния небесная поразила его мать, это было бы справедливой карой за такую несправедливость!

Но никакого чуда, которое мгновенно доказало бы его правоту, не произошло, и Мартину пришлось идти в постель, чтобы лежать там без дела целый день в наказание за преступление, которого он не совершал, мучась сознанием невозможности опровергнуть порочащее его обвинение.

В этот день он отказался от обеда.

Бабушка зашла к нему в комнату и взяла его за руку.

Мартин ей сказал:

— Ты ведь не веришь, что я украл, правда, бабушка?

— Нет, деточка, я не верю. Я знаю, что ты не способен воровать.

— Хорошо, бабушка, я доволен… — Больше Мартин ничего не мог сказать.

Горько плача, он прижался к бабушке, а она гладила его по голове и тоже украдкой вытирала слезы.

И тогда братишка, крошечный бутуз, который терся между действующими лицами описываемой нами трагедии, замечая многое и не будучи сам замечен, понимая многое, хотя его не считали еще способным что-либо понимать, — братишка, который внимательно следил за последней сценой между бабушкой и внуком, вдруг решительно вышел из комнаты и направился в столовую, где родители обедали в полном молчании, чувствуя, быть может, на своих плечах тяжесть несправедливости, которую только что совершили от непонимания, из гордости, от презрения к правам детства. И братишка, росту от горшка два вершка, еще не совсем крепко стоящий на подгибающихся ножках, — братишка, язык которого еще с трудом ворочался, неуклюже произнося немногие, самые простые слова, вдруг, пораженный горем старшего брата, превратился в маленького мыслящего человечка и, встав напротив матери, сжав свои крошечные кулачки, вытянувшись во весь рост, закричал, великолепный в своем справедливом гневе, потому что верил в то, что говорил, верил со всей силой своего сознания, внезапно пробудившегося к жизни в большом мире:

— Мартин ничего не украл! Ничего не украл! Ничего не украл!..

Они подружились еще в первый день занятий. Карлос Бальса был рослый, здоровый мальчик и считался в классе старательным и серьезным, хотя и отличался веселым нравом. Он очень любил читать: Перес Эскрич [5] Перес Эскрич (1829–1897) — испанский писатель, автор ряда известных романов. , Дюма и Жюль Верн были его любимыми авторами. Хуан Марти не то чтобы осуждал вкус своего друга, но читал кое-что и посерьезнее. Дело в том, что Карлос Бальса читал только те книги, которые находил в библиотеке отца. Если бы ему попался Сервантес, Толстой или Бальзак, их бы он тоже, конечно, прочел.

Оба учились в четвертом классе. На первом уроке они случайно сели за одну парту, и с этого момента началась их дружба. У Карлоса Бальса среди учебников оказался томик «Двадцать лет спустя», а у Хуана Марти — «Невеста еретика». Эти книги послужили темой их первого разговора, и на первой переменке они вышли из класса уже закадычными друзьями. Две недели продолжалась их тесная дружба. Они не расставались ни на секунду: вдвоем играли в мяч, вдвоем возвращались из школы домой, а так как Марти жил ближе, то Бальса всегда его провожал. На занятиях они помогали друг другу.

Однако некоторым в классе эта дружба пришлась не по вкусу. Им было бы приятнее, если бы друзья поссорились хотя бы на несколько дней.

— Зачем ты помогаешь Бальсе решать задачи? — говорил один, обращаясь к Марти. — Ведь он тебе по географии не помогает.

— По географии нельзя помогать, как по арифметике, географию каждый должен учить сам, — отвечал Марти.

— Почему ты всегда играешь в мяч в паре с Марти? — говорил другой Бальсе. — Ты ведь играешь лучше его. Иногда ты проигрываешь только из-за того, что у тебя такой напарник.

— Ну и пускай, — отвечал Бальса.

Но в конце концов подстрекателям все-таки удалось поссорить друзей. Как-то раз на переменке кто-то прицепил Бальсе длинный бумажный хвост. Тотчас же за его спиной с гиканьем и свистом стали собираться толпы мальчишек. Бальса обернулся, увидел хвост и с досадой сорвал его. Кто-то таинственно шепнул ему на ухо:

— Проделки Марти…

Этого было достаточно. Вспылив, Бальса с поднятыми кулаками бросился на Марти, громко крича:

— Как ты смел мне этот хвост прицепить! Ты что, издеваешься надо мной? Так нет же, никому не позволю над собой издеваться — я из тебя душу вытряхну!

Марти без труда мог бы доказать другу, что хвост прицепил совсем не он. Но, услышав этот угрожающий голос, увидев эти сжатые кулаки, он оскорбился. Подумать только, при всех наброситься на него! И он счел необходимым ответить на крик криком еще более громким и на угрозы угрозами еще более страшными. Если бы не вмешался классный наставник и не разнял их, они бы подрались.