Альваро Юнке - Мужчины двенадцати лет

— Чертовски! — отозвался тот с восторженным лицом и прибавил: — Никогда я не ел такой вкусной рыбки!

Это утверждение заставило Никанора забыть, что всего лишь минуту назад приятель сомневался в его способностях к рыбной ловле. И он великодушно протянул мальчику целый кулек персиков, на которые тот безо всяких церемоний немедленно набросился, так как успел уже покончить с рыбой и хлебом.

— Ну и проголодался же ты!

— Здорово проголодался! Я целый день не ел.

— Почему?

— Вчера вечером я убежал из дому… — начал мальчик.

Но Никанор прервал его:

— Как тебя зовут?

— Юлиан Эчегойен.

— Ты из богатой семьи, да?

— Я? Не знаю. Мой отец коммерсант. Матери у меня нет. Мы живем в Бельграно [8] Бельграно — один из районов Буэнос-Айреса. , в собственном шале [9] Шале — небольшая дача, швейцарский домик, .

— Я тоже жил в Бельграно, но только не в шале. Мы жили в темной лачуге. Потом папа умер, и мама переехала в Оливос [10] Оливос — пригород Буэнос-Айреса. , там она нанялась кухаркой. Потом мама тоже умерла. Хозяйка хотела отдать меня в приют. Тогда я убежал и пришел сюда. Я ночую вон в той даче. Ты не думай, что она моя… нет, что ты! Это дача одного англичанина. Он придурковатый и большой богач. Раньше он приезжал сюда по воскресеньям. Теперь не приезжает и хочет дачу сдать, но я вовсе не хочу, чтоб он сдавал: это меня совершенно не устраивает. Поэтому, если кто-нибудь спрашивает, за сколько сдается эта дачка, я говорю: четыреста песо в месяц. Тогда наниматель уходит и больше не возвращается. А по воскресеньям я снимаю объявление, где написано: «Сдается внаем», потому что по воскресеньям много народу проходит мимо, вдруг кому-нибудь вздумается разыскать хозяина и спросить у него. В будни-то я объявление вешаю — думаю: вдруг хозяин вернется. Но я его порвал. Вот посмотри. Внизу было написано: «Обращаться по адресу…» Тут было название улицы и номер дома, где живет англичанин в Буэнос-Айресе. Я нарочно порвал. Теперь, если кто хочет снять дачу, так должен обратиться ко мне, и вот тут-то я и запрашиваю четыреста песо. Наниматель уходит и больше не возвращается… Что поделаешь, старик, надо уметь жить! Оставайся со мной — у меня многому можно поучиться. Со мной ты настоящим мужчиной станешь! Я уже шесть месяцев, как в этом домишке поселился. Если англичанин рассчитывает пожить на. вырученные за него деньги, то, верно, ему скоро придется зубы на полку положить. Ха-ха-ха!

— Как тебя зовут? — спросил другой мальчик, не без восхищения глядя на рассказчика.

— Никанор Торральс. Мой отец — каталонец [11] Каталонец — уроженец Каталонии, области Испании. , а мама — русская. Ты смотришь, что я черный, словно настоящий индеец? Это я так сильно загорел.

— А мой отец — баск [12] Баск — уроженец Басконии, области Испании. , а мама — аргентинка, — разъяснил Юлиан, хотя никто его об этом не спрашивал.

— Мне двенадцать лет, — сказал Никанор. — Я родился двенадцатого июня…

— Подумай только, и я тоже! Я тоже родился в июне, только третьего. Я на девять дней старше тебя! — Последнюю фразу Юлиан произнес тоном некоторого превосходства.

— Подумаешь! — ответил пренебрежительно его товарищ. — Возраст ничего не значит. Когда мне было десять лет, я по целым дням из дому пропадал, бродил по разным местам и всегда умел добывать себе кусок хлеба. А ты, если б меня не встретил, с голоду бы подох… Ты больше не хочешь есть?

— Нет.

— А почему ты из дому удрал?

— Из-за папы. Он меня запер на два дня в темную комнату за то, что я получил плохие отметки. Он хочет, чтоб я учился. А я не хочу учиться! Подумай только: он даже летом заставляет меня в школу ходить! Да еще, на мое горе, младший братишка хорошо учится… Старик хочет, чтоб я стал адвокатом, а братишка врачом. А я не хочу быть адвокатом!

— А кем ты хочешь быть?

— Боксером! — с пафосом ответил Юлиан.

— Боксером? — переспросил Никанор, задумчиво взглянув на товарища.

— Да.

— А почему?

— Потому что боксеры женятся на киноартистках… А ты кем будешь?

— Я? Да я… Ну почем я знаю, кем я буду!

Прошло пять дней. Юлиан и Никанор жили дружно. Когда солнце вставало, они вставали и начинали свой день; когда солнце закатывалось, они закатывались спать. Из старых тряпок и песка Никанор смастерил для Юлиана такую же постель, как у него самого, — мягкую и широкую.

— О еде не беспокойся, — сказал товарищу Никанор. — Вот тебе река, а в ней полным-полно рыбы. А рыба достается тому, кто умеет ее ловить. Вон там, видишь, фруктовые сады, и в них много фруктов. Ну это-то, конечно, дело опасное: увидят, что ты перемахнул через забор, пустятся за тобой вдогонку да еще камнями станут швыряться… Но это уж ты предоставь мне. Ты занимайся рыбной ловлей, а я один пойду по заборам лазить.

— Почему это ты один? — спросил Юлиан, уязвленный.

— Потому что там опасно.

— Подумаешь, опасно! Я тоже хочу лазить по заборам!

— Вот это мне нравится! Я вижу, что ты уже начал превращаться в настоящего мужчину.

— Вот еще, да я уже давно превратился! Как-то раз в школе я в самого директора чернильницей запустил. Что? Не веришь?

— Да нет, что ж… Ну ладно, тогда давай вместе рыбу удить, а как стемнеет — айда за фруктами! Денег на хлеб и другую еду мы добудем. По субботам и по воскресеньям сюда приезжают купаться. Я одному постерегу одежду, другому — автомобиль, мне всегда что-нибудь дадут. Вот видишь, настоящий мужчина нигде не пропадет.

— Ну, тогда мы не пропадем, — отвечал Юлиан. — Не пропадем, нет!

Никанор был худенький, высокий мальчик, слишком высокий для своих лет, и с очень светлыми волосами. Эти волосы и брови цвета пшеницы составляли странный контраст с его обожженными солнцем лицом и телом. Ходил он всегда полуголый и одевался, только когда ходил в поселок, то есть, другими словами, воровать фрукты.

При этом он говорил, сохраняя полное достоинство:

— Я должен одеться.

И натягивал рваную рубашонку с огромной дырой, занимавшей примерно половину спины. Эта рубашонка и трусы составляли весь его гардероб. Трусы были обычной рабочей одеждой, на каждый день. Рубашонка пускалась в ход только в особо торжественных случаях. Это был предмет роскоши. Чулки и башмаки он уже давно износил, прыгая по каменистому берегу.

Юлиан был ниже Никанора, но крепче и шире в плечах. Смуглый и мускулистый. Когда он пришел, на нем был хороший костюм, с воротничком и галстуком. Они-то исчезли почти сразу. Ботинки, чулки, куртка и жилет, как предметы заведомо ненужные, были свернуты в клубок и брошены в угол в пустой даче.

Он провел первый день своей вольной жизни на берегу реки, подставив свое бледное тело городского жителя беспощадному солнцу, в короткое время превращающему белокожих немцев и англичан в забавных светловолосых индейцев. Результатом этого удовольствия была сильная головная боль и ожоги. Никанор намазал ему обожженные места растительным маслом, несмотря на протесты самого пострадавшего, который, корчась от боли на своей тряпично-песочной постели, стоически утверждал: