Святослав Сахарнов - Путешествие на «Тригле»

Весь берег был усеян обломками раковин. Море выбрасывало их годами. Ломкие, побелевшие от солнца, они лежали грудами.

Один обломок раковины я поднял.

Он был не такой, как остальные. На вогнутой его поверхности сидела перламутровая шишечка.

Странное дело!

Бывает, что внутрь раковины попадает песчинка. У моллюска, живущего в известковом домике, нежное и мягкое тело. У него нет рук. Он не может избавиться от песчинки. Резкая боль заставляет его обволакивать песчинку корочкой перламутра. Один слой, второй. Получается блестящая молочная бусина — жемчуг.

Чтобы достать жемчуг, искусные пловцы ныряют на дно. Они отдирают от камней крупные иззубренные раковины, складывают их в мешочки у пояса.

Это очень тяжелый труд.

А тут прямо под ногами, рядом с золою костров…

Я присмотрелся к осколку. Еще недавно он был половинкой раковины, по краям — свежий излом, на выпуклой поверхности — мазутный след каблука. Кто-то наступил башмаком — крак! — и прошел мимо.

Нарост в одном месте имел дырочку. Сквозь нее виднелось что-то темное и блестящее.

Что, если разбить? Может, из него выкатится темно-голубая жемчужина? А может, всего-навсего серый камешек?

Я сунул осколок в карман и пошел дальше. Я знал, что никогда не разобью раковину. Она будет лежать у меня дома вместе со всякими редкостями. Будут приходить гости и, взяв в руки, рассматривать ее и спорить.

А там внутри будет ТАЙНА.

Я уезжал рано утром. Стараясь не шуметь и не будить стариков, я собрал чемодан, вышел из дома.

Около проходной меня догнал Иван Андреевич. В руках у него был сверток, перевязанный шпагатом.

— Вот… — сказал старик, задыхаясь. — Вам… от нас…

— Зачем такое беспокойство, Иван Андреевич? — сказал я. — Большое спасибо за все. Я не хотел вас будить. Тут, наверное, пирог?

— Пирог.

— Вот видите, сколько хлопот. Большой привет супруге. Не поминайте лихом!

Я положил сверток в чемодан и пошел к причалам.

ВСЕ-ТАКИ СПЕКЛА ПИРОГ!

Я зашел на бот проститься с командой МБВ-10.

Мы пожали друг другу руки.

— Приезжай! — сказал мне Телеев.

— Осенью иду в школу! — сказал Шапулин.

— Книжку пришлите! — попросил Дед.

Катер почему-то в этот день не подошел к причалу, а стал на рейде. Меня повез к нему Жаботинский.

Он положил в лодку мой чемодан, взял одно весло, оттолкнулся от берега.

— А второе весло? — спросил я.

Веня не ответил. Он вставил весло в веревочную петлю на корме, встал во весь рост и начал раскачивать весло из стороны в сторону. Он раскачивал его и крутил вокруг оси. Весло врезалось в воду, как винт.

Лодка дрожала и шла вперед.

— Это называется юлить! — весело сказал Веня. — Юли-юли!

Так вот как надо было подходить к водолазу!

— Я писать буду, Веня, — сказал я. — Остров Попова, до востребования, Жаботинскому?

— Зачем Жаботинскому? Моя фамилия Томский. Жаботинский — прозвище.

Я вспомнил, как Веня носит на бамбуковой трубке стокилограммовые бочки. Конечно, он — Жаботинский.

Лодка подошла к катеру. Веня протянул мне чемодан.

— До свидания! — сказал я.

Веня поднял руку.

Лодку относило течением. Веня встал на корме, завертел веслом, и нос лодки тотчас же повернул к берегу.

Сегодня вечером я улечу домой.

На аэродроме во Владивостоке я целый час ждал самолета.

Проголодался, открыл чемодан и вытащил сверток.

Попробуем пирог.

Я положил сверток на стол и развязал шпагат. Внутри была газета, в газете почему-то ДВА СВЕРТКА.

Я раскрыл первый. Пирог. Обещанный пирог!

Во втором свертке лежали галоши. Мои галоши. Вымытые и блестящие.

ЗАЧЕМ ОНИ МНЕ ТЕПЕРЬ?

Я положил галоши рядом с пирогом и стал думать.

Выбросить? Невозможно. Теперь это не галоши, а знак доброго внимания и заботы.

Повезу-ка я их домой. Дома у меня на подоконнике много редких вещей. Там лежат черноморские раковины рапаны, засушенная рыба-игла, бронированный кузовок, который привез мне из Индийского океана знакомый матрос.

Там я положу одну галошу. Она ведь тоже редкость. Она плавала со мной к островам Рейнике и Два Брата.

Ее месяц поливало морской водой, и липкая желтая глина пыталась сорвать ее с ноги.

Вторую я поставлю под диван.

Пускай стоят. Они еще пригодятся. Ведь мои путешествия не кончились.

Я уселся поудобнее и стал жевать старухин пирог.

Он был вкусный и на этот раз непригорелый.

Радио объявило посадку.

Когда я прилетел в Ленинград, дверь мне открыла сестра.

— Ты? — воскликнула она. — А мы думали, тебя уже нет в живых!

— Это еще почему?

— Из-за твоих дурацких телеграмм.

В переднюю вышла мать и упала ко мне на грудь.

— Ну-ну, мама… — сказал я. — При чем здесь мои телеграммы?

Мать с сестрой положили их на стол:

ДОЛЕТЕЛ БЛАГОПОЛУЧНО САМОЛЕТЕ ЗАСТРЯЛА НОГА

ЗДОРОВЬЕ ХОРОШЕЕ УДАРИЛСЯ ГОЛОВОЙ О СВАЮ

— И на этом телеграммы кончились. Что мы должны были думать? Признайся: ты сильно разбил голову?

— Да что ты? Пустяки, чуть-чуть стукнулся. Небольшая шишка.

— А нога в самолете?

— Еще легче. Совсем ерунда.

— Тогда зачем ты нам об этом писал?

— Ты сама просила писать подробно и писать всю правду.

Я достал папку с рисунками и стал показывать их. Тут я сразу вспомнил рыбака и рыбку. Вот эти рисунки совсем другое дело!

Ну и что же, что у меня плохо получаются люди? Я буду рисовать морских животных, буду опускаться на дно, наблюдать, как прыгают плоские, как блюдечки, раковины-гребешки, следить за пучеглазыми бычками, красными глубоководными крабами с колючками. Буду ходить на ночной лов кальмаров и на сбор морской травы анфельции.

Я могу разглядеть спрятавшуюся в песок камбалу. Мне ничего не стоит нарисовать плывущего, как голубое облако, осьминога.

Пускай у меня не будет больших, написанных маслом картин. Пускай будут маленькие рисунки в книгах водолазах. Я сделаю много книг о жизни рыб.

Хорошо, что я слетал на Дальний Восток.

— Что ты бормочешь себе под нос? — спросила сестра.

— Это я так, сам с собой. Вспоминаю отлет.

Радио объявило посадку. Мы вошли в самолет взлетели. Когда самолет поднялся, я увидел в море остров. Это был остров Попова. Самолет качнуло, и остров наклонился: он прощался со мной, остров, около которого водятся осьминоги и где водолазы собирают на дне трепангов.

Звонок среди ночи. Я вскочил с кровати.

— Не туда! — закричала из соседней комнаты мать. — К телефону!

Я закрыл дверь, которую отворил было, и побежал к телефону.