Януш Домагалик - Конец каникул

Я знал не больше, чем он. На шахте есть поликлиника, но врач с шахты не придет, потому что там лечат только рабочих. «Скорой» у нас нет, не позвонишь. Остается больница. Теперь до меня дошло, отчего это Толстый такой злой: попалось нам ни с того ни с сего чужое дело, да еще какое! Кому это нравится? Тут, пожалуй, не отвертишься…

Толстый подумал, наверно, то же самое. Тихонько выругался и сказал:

— Дернуло меня встретить его вчера у этого колодца…

Тут мне стало не по себе. Мы взглянули друг на друга. Толстый закусил губу, но сказанного не вернешь. Я был в более выгодном положении: он сказал то, что думал я, но сказал-то все-таки он… Мы направились в поликлинику. Это было неблизко, но мы не проронили ни слова, пока шли через город. И только перед самым входом Толстый дернул меня за рукав и пробурчал:

— Юрек, я не то хотел сказать… Ты неправильно меня понял!

— Ясно, не то… — поспешил я с ним согласиться. Оба мы знали, что врем друг другу.

Перед окошечком в регистратуру очередь. Ждать пришлось больше получаса: никому и в голову не пришло пропустить нас вперед. Наконец я очутился с глазу на глаз с девушкой в окошечке. «Фамилия… имя… возраст… адрес…» — выбрасывала она из себя, как автомат. Толстый мне подсказывал, и с этим мы как-то проскочили.

И тут вопрос:

— Чем болен? Прошу страховую книжку.

— О боже! — простонал Толстый. — У нас нет страховой книжки…

— Что значит нет? — закипятилась девушка. — Не морочьте мне голову, без книжки визит к больному не регистрируется! Следующий!

Я просил, объяснял, что это важно, что старый человек, учитель. Вцепился в окошечко, потому что люди стали меня оттирать. Кто-то сзади кричал, чтоб я не занимал места. Поднялся шум.

Девушка все не унималась:

— Мне все едино, что пекарь, что учитель! Каждый должен иметь страховую книжку!

— Тоже мне цаца! — громко сказал какой-то мужчина, который стоял позади меня. — Ей, видите ли, все равно — учитель или нет… Будто сама никогда не ходила в школу.

Она это услышала. Даже высунулась из окошечка.

— Вы пьяный! — завизжала она. — Выйдите отсюда вон!

От него и в самом деле попахивало, может, пива выпил, а может, не только пива. Теперь все сосредоточилось на нем. Минуту спустя явилась старшая медсестра, и в конце концов дело было улажено: вызов приняли, врача обещали прислать около шести вечера. А того мужчину выдворили из поликлиники, не пожелали с ним даже разговаривать.

— Гляди, Юрек, сами люди его выгнали! — сказал Толстый, когда мы вышли наконец на улицу. — Сами люди…

У меня тряслись руки, и я смотрел на них чуть ли не со страхом, никогда еще у меня такого не было. Я невольно сунул руки в карманы, стараясь унять дрожь. Было стыдно самого себя. Странное это чувство. Впервые в жизни оно овладело мной, ошеломило.

— Ну, ты очень-то не расстраивайся… Было и прошло. Ты что, жизни не знаешь? Этот дядя еще на ней отыграется. А не он, так кто-нибудь другой. Получит воображала! На всякого управа найдется… — И вдруг Толстый стал громко смеяться: — Юрек, да ведь это ж наш Зонтик говорил так в классе, а? «На всякого управа найдется!» Жаль старика, хороший был…

— Ты всегда говорил: «Старый зануда, пилит, как ржавая пила…» — вспомнилось мне. — Так что не рассыпайся.

— Грозный был старик… А ты его не боялся?

Толстый говорил что-то еще, но я не слушал. Мне пришло в голову: не много мы здесь добились. До вечера далеко. А что, если Зонтик не может ждать до вечера? Я взглянул на часы — скоро одиннадцать. Минуточку… Одиннадцать? И только тут я вспомнил: ведь Эльжбета ждет меня уже почти час! В двенадцать мы собирались ехать с ней на развалины замка… Что делать? Глупейшее положение!

— Ты прав, врач в шесть вечера — это, наверно, не лучший выход! — согласился Толстый. — А что делать? Как-никак мы его вызвали, сделали все, что в наших силах. Лучше, чем ничего. Ага, я забыл тебе кое-что сказать…

— Что еще?

— Мне, понимаешь, придется с тобой расстаться. Нам с матерью надо ехать в Сосновец, покупать мне костюм. Скоро начало учебного года… техникум и все прочее. Надо ж мне прилично одеться, не пойду ж я в штанах по колено в техникум!

Я остановился как вкопанный. Злость меня душила… Значит, бросает меня здесь, а сам — в Сосковец. Ловко! А что мне делать со стариком?

— Толстый! — сказал я. — Знаешь ли…

— Честное слово, Юрек, мне надо ехать! — стал бить себя в грудь Толстый. — Мать и так, наверно, уже сердится. Она специально взяла отгул на сегодня… Надо ехать! Ты что, не веришь, да?

Конечно же, верил. Только признаваться не хотелось. Не мог примириться с мыслью, что остался один с делом, которое выглядело теперь и хуже и трудней, чем вначале. Почему именно я? Он затеял, а свалил на меня. У меня в конце концов тоже свои неприятности. Мне вспомнился и вчерашний разговор с отцом, и письмо к маме, которое я написал сегодня утром. Да и Эльжбета ждет… Что она подумает, если я вдруг не приду? А если она пойдет на корты? Ведь она договорилась с этими ребятами и с Борунской. А Толстый едет себе за костюмчиком как ни в чем не бывало!

— Проваливай в свой Сосновец, а меня оставь в покое! — вырвалось у меня, может, и слишком резко. — Привет!

— Юрек, да ты пойми… — кричал мне вслед Толстый. — Да ведь я…

— Желаю успеха!

Я решил отправиться на пруд, разыскать Эльжбету. Если там нет, пойду на корты. Наверно, она прихватила с собой велосипед, я забегу потом за СБОИМ, и мы вместе поедем в замок. Давненько я не был на Замковой горе. Не знаю почему, но чаще всего мы с ребятами ездили туда весной, а летом как-то не очень, летом мы больше торчали на пруду.

Я спешил как только мог, ведь я задержался на целый час. Но возле кино замедлил шаг, меня удивило, что собираются люди, стоит уже большая очередь… Неужели все же кончился ремонт и будут демонстрировать фильмы? Я подошел поближе и стал смотреть по сторонам, не увижу ли кого из знакомых. Может, кто купит мне билеты? Впервые я пошел бы в кино с Эльжбетой… Ага, вон Каминский.

Я был знаком с ним по спортивному кружку в школе, вместе играли в баскетбол. В этом году он тоже кончил нашу школу. Учился он то ли в седьмом «Б», то ли в седьмом «А». Я уж и позабыл, как его зовут, и потому говорю:

— Привет, баскетболист! Во сколько кассу откроют?

— Должны сейчас открыть. Кассирша попьет чайку, накрасит губки и начнет, пожалуй, продавать. Тебе купить?

— Не знаю… Тебе, наверно, столько не дадут. Мне надо два. А тебе?

— Я и так беру четыре, на всю семью. На два больше, на два меньше — какая разница?

— Не продадут тебе шесть билетов.

— Мне? — И Каминский иронически улыбнулся: — Мне не продадут? Шутишь! А ты с кем идешь? С девочкой?

Я кивнул. Мы постояли минуту, и Каминский говорит: