Януш Домагалик - Конец каникул

Она подошла к стене, где висела увеличенная фотография. Я сам когда-то на мамины именины вставил ее в рамку и повесил на гвоздь.

— Твоя мама? Какая красивая…

С минуту она внимательно смотрела на фотографию, потом вышла на кухню, поправила перед зеркалом волосы, нажала на дверную ручку.

— Ну, пошли!

Мы вышли на лестницу. И тут меня осенило, что я собирался показать Эльжбете голубей вместе с птенцами.

— Хочешь посмотреть? — спросил я. — Заодно я их покормлю. Когда мы шли на чердак, мне показалось, что у Козловских приоткрылась дверь. Но сделал вид, будто не замечаю.

Я насыпал голубям зерна, переменил воды. Работы было изрядно, но я не торопился. Эльжбета села на старый сундук, ей тут нравилось.

— Вижу, ты сегодня с утра в хорошем настроении! — сказал я, — Последнее время ты была какая-то грустная.

— Да, это правда. Веселой я чаще притворяюсь. Но тетка меня сегодня расшевелила.

— Эльжбета… Слушай, сколько мы друг с другом знакомы? Я как раз подумал об этом, когда увидел тебя в окошке.

— Погоди-ка, посчитаем… — стала прикидывать она. — Была середина июля. Значит, уже больше месяца… Очень долго!

— Или коротко.

— Или коротко… — повторила Эльжбета. — Я все время думаю о том, что скоро надо будет отсюда уехать. Осталось всего десять дней!

Я ждал, что скажет она еще. Что скажет? Да, конец каникул. Ну и что? Ни разу не говорили мы о том, что наступает сентябрь. Я даже не думал об этом. Мне пришло это в голову только тогда, когда я прощался с Адамом у дома Збеляка. И потом еще раз, когда Толстый пришел к нам показать свою обновку. Только тогда мелькнула мысль, что каникулы и в самом деле кончаются.

А теперь я жду, что скажет еще Эльжбета, и мне кажется, я знаю это заранее.

Мы смотрим друг на друга и думаем об одном и том нее.

Тишина. Молчание затягивается. И я возвращаюсь к своим делам: разливаю воду по жестяным плошкам в клетках, засыпаю зерно. Я понял: мы не скажем об этом друг другу ни слова! И становится жаль, что не сказано то, чего я ждал: о следующих каникулах, о еще следующих и еще следующих, о письмах, которые мы будем писать друг другу.

Но я жалею об этом не долго. Смотрю на Эльжбету, и появляется странное чувство: будто слышу собственные мысли, вижу и Эльжбету и себя, но не сегодня и даже не следующим летом, а позднее, гораздо позднее… И грусть пропадает.

Эльжбета шевельнулась. Голуби в соседней клетке всполошились, я ей улыбнулся.

— О чем думаешь, Юрек?

— Думаю о голубях, — сказал я. — Я рад, что ты сюда зашла. На голубей можно смотреть часами… Мне всегда казалось, что в этих маленьких головках так и вьются мысли. Это неверно, что голубь тихая и смирная птица. Но, думаю, хорошо, что они не умеют разговаривать. Не то были б очень болтливыми.

Эльжбета пожала плечами.

— Ну, знаешь… Тоже сказал! А хочешь знать, о чем думала я? Мне пришло в голову, что в новой школе у меня наверняка будет подруга. Сейчас у меня нет подруги, я тебе уже говорила. Если у меня будет подруга, настоящая, я расскажу ей о тебе…

— Зачем? — удивился я. — Что ты ей расскажешь?

— Тебе этого не понять, но у меня будет что рассказать. Настоящая подруга умеет, конечно, слушать и никогда не устанет… Может, она сама захочет рассказать мне о ком-нибудь? И тогда эти каникулы не кончатся в сентябре, они продолжатся… Как думаешь, Юрек, можно найти такую подругу?

Я не знал, что и отвечать. Но мне хотелось, чтоб она нашла. Ведь я тоже мечтал, чтоб наше лето не кончилось так внезапно, как началось, не кончилось, как кончается в календаре.

— Жаль, что ты не оттуда… что мне придется ехать, а ты останешься здесь, — сказала Эльжбета. — Если б ты жил где-нибудь там, поблизости от меня, мне бы не была так нужна подруга. Зачем? А приятельницы всегда найдутся.

— Приятели тоже.

— Приятели тоже, — согласилась она. — Тогда можно было бы обойтись без подруги. Если бы там был ты. А так неизвестно еще, как все сложится…

— Теперь у тебя прибавится дома работы. С маленьким ребенком, увидишь! Велят смотреть за ним, стирать и вообще…

— Да уж наверно… — улыбнулась Эльжбета. — Но это хорошо., я люблю малышей. Может, и с мамой мне будет теперь легче договориться. Рядом с малышом я буду ужасно взрослая! Может, мама, наконец, это заметит?

Мы собрались идти, когда на лестнице, ведущей на чердак, послышались чьи-то быстрые шаги.

— Наверно, Толстый, — пробурчал я. — Заметил твой велосипед перед домом и ищет нас…

Я сказал «наверно, Толстый», хотя прекрасно знал, что это не он. Толстый шагал всегда через ступеньку, скорее карабкался по лестнице, чем бежал. Никогда его не услышишь, если идет наверх, зато сверху вниз — громыхание на весь дом. Почему я так сказал? Не знаю.

И я ничуть не удивился, когда дверь на чердак распахнулась и ворвалась Ирка Козловская. Быстро глянула по сторонам и прикинулась, будто удивлена. Но вышло это так, что и ребенок стал бы над ней смеяться.

— О, простите, пожалуйста! Я не знала, что ты не один!

— Знала, — отозвалась Эльжбета. — Чего представляешься? Ирка пожала плечами и отвернулась.

— Я вам мешаю, да? — Она посмотрела на меня и тут же сама себе ответила: — Разумеется, мешаю. Извините, пожалуйста!

Я понял, что ей страшно хочется поссориться. Только почему именно с нами? Пусть ссорится с матерью, как обычно. Так я ей и хотел сказать, да раздумал. Мне в голову пришла мысль.

— Не валяй дурака! Во-первых, скажи, чего тебе надо. А во-вторых, мы и так собирались спуститься и хотели пригласить тебя.

Эльжбета вытаращила глаза, но, к счастью, ничего не сказала. Ирка была поражена и сбавила тон:

— Меня? А зачем?

— Мы собираемся на Замковую гору. Бери велосипед, поедем вместе.

— Правда? — Ирка уставилась на меня. Но я сохранял серьезность, хотя, по правде сказать, в пору было смеяться. Она повернулась к Эльжбете: — Вы это всерьез?

Я уже успел подмигнуть, потому что Ирка повернулась ко мне спиной, но, думаю, Эльжбета не заметила, что я подаю ей знаки.

— Почему бы тебе не поехать? — ответила ей Эльжбета без всякого энтузиазма, но спокойно.

— Ну, выходите, я закрываю лавочку!

Я сказал это, чтоб не затягивать разговора, иначе Ирка могла заподозрить неладное. Мы сошли вниз. Мне было интересно, что ж она теперь будет делать. Поедет или нет? Не знаю, что она там подумала и как объяснила сама себе мое приглашение. На лестнице она не проронила ни слова. Но когда мы вышли на улицу, заговорила — не со мной, с Эльжбетой:

— Ладно, я поеду, если ты хочешь… Все равно скучища! Схожу за велосипедом.

— Ирка! — обратился я к ней. — Ты же что-то хотела мне сказать, а? Там, наверху?