Жорж-Эммануэль Клансье - Детство и юность Катрин Шаррон

— Она вошла в коридор.

— В коридор? Не в харчевню?

— Нет, в коридор.

— О, Кати, слышишь?

Она слышала: кто-то легким шагом поднимался по лестнице. В дверь постучали. Дети не ответили. Стук повторился.

— Кто это может быть? — пробормотал Франсуа.

Дверь приоткрылась. Маленькая женщина просунула голову в щель, но не заметила детей в полумраке.

— Никого! — сказала она удивленно.

Распахнув дверь пошире, незнакомка вошла в комнату, поставила на стол плетеную корзину.

Франсуа шевельнулся на стуле, вытягивая поудобнее больную ногу. Стул заскрипел. Женщина слабо вскрикнула.

— Как? — воскликнула она. — Вы здесь и вы молчите? Вас обоих подменили, что ли, такие вы стали робкие!

Теперь они узнали ее по голосу: это была Мариэтта. Но как она изменилась! Такая же маленькая и такая же живая, как прежде, но ужасно худая и бледная. Вместо нарядного зеленого корсажа на ней было черное платье с черным передником, но главное, главное — у нее был такой усталый, такой озабоченный вид! Откуда он взялся у попрыгуньи Мариэтты, всегда беззаботной и веселой, словно жаворонок? Да, это была действительно Мариэтта, но Мариэтта совсем другая. Наверное, и она тоже с трудом узнала их, потому что стояла неподвижно, уставившись на Франсуа и Катрин, и тоже молчала. Наконец она шумно перевела дыхание, бросилась к Франсуа, затем к Катрин, потом снова к Франсуа и снова к Катрин и целовала, целовала обоих без конца.

Отпустив наконец детей, Мариэтта открыла стоявшую на столе корзину и достала оттуда каравай белого хлеба, творог, морковь, репу, большой кусок свиного сала и сдобные баранки, которыми тут же принялась угощать брата и сестру.

— Как я рада! — твердила она, пока Франсуа с Катрин жадно уплетали баранки. — Как я рада!

Но на лице ее не появилось и тени улыбки. Губы, прежде такие румяные и сочные, стали бледными и сухими, щеки ввалились…

— Ну как, у вас все в порядке? — спросил Франсуа, торопливо глотая кусок за куском.

Мариэтта кивнула головой.

— Где мама? — спросила она.

— Ушла на поденщину, — ответила Катрин.

— А отец?

— Отец плотничает вместе с Марциалом.

— Обен?

— Гоняет по улицам, — горько усмехнулся Франсуа.

— Мне рассказывали… мне рассказывали… — со вздохом начала Мариэтта, нерешительно указывая на вытянутую ногу Франсуа.

— Ах, тебе рассказывали? — холодно усмехнулся мальчик. — Видишь, добавил он после паузы, — ты правильно сделала, что ушла из дому вместе со своим Робером. С тех пор нам, остальным…

— Ничего, ничего, все образуется! — торопливо перебила его Мариэтта.

Обхватив ладонями голову Катрин, она долго смотрела ей в лицо.

— И ты тоже бледненькая, и ты… — шептала Мариэтта.

Внизу, под окном, громко заржала лошадь.

— Чего это она? — спросил Франсуа.

— Да она всегда так ржет, когда со мной.

— Почему?

— Потому что рада.

Слова эти вызвали наконец улыбку на лице молодой женщины. Глаза ее лукаво блеснули.

— Кстати, — сказала она, — надо подумать о моей лошадке.

— Слышите? — съехидничал Франсуа. — Ее лошадь.

— Вам, наверное, говорили… Крестный должен был сказать вам… что у нас ферма в Амбруассе; он недавно приезжал к нам и рассказывал о ваших несча… — Она осеклась, но тут же закончила: — Ну, словом о том, что с вами случилось…

Вздохнув, Мариэтта поднялась с места.

— Надо позаботиться о лошади, — повторила она. — У ваших трактирщиков есть конюшня или каретный сарай?

— Есть. В базарные дни они снимают сарайчик по соседству, — сказал Франсуа.

— Тогда пойду договорюсь с ними.

— И я с тобой, — вскочила Катрин.

— Нет, нет, оставайся с Франсуа, я сейчас же вернусь. Мариэтта сбежала с лестницы. Минуту спустя они услышали, как двуколка отъехала от крыльца. Катрин высунулась в окно и увидела Лорана и Мариэтту, поднимавшихся вверх по улочке. Мариэтта вела за собой лошадь.

— Чудно все-таки, — пробормотал Франсуа, — чудно, правда?

Катрин подошла к столу и отломила кусок от буханки.

— И мне, — потребовал Франсуа. Они разделили кусок пополам. — Черт подери, — пробормотал мальчик, — давно я не ел такого белого хлеба.

— Да, — сказала Катрин, — ей повезло, Мариэтте.

Франсуа усмехнулся.

— Повезло, говоришь? А ты видела, на кого она стала похожа?

— У нее были такие красивые корсажи…

Не отвечая, Франсуа принялся насвистывать сквозь зубы какой-то мотив.

На лестнице послышались шаги Мариэтты. Франсуа выпрямился на стуле и засвистел громче. Когда молодая женщина вошла в комнату, лицо ее озарилось на мгновение прежней улыбкой.

— Ну вот! — воскликнула она. — Ты, по крайней мере, не вешаешь носа, мой мальчик, свистишь, словно дрозд!

Она прошлась по комнате, помолчала и нерешительно спросила:

— А малышка?

— Какая малышка? — переспросила Катрин. — Клотильда?

— Ну да.

— Она спит в соседней комнате. — Можно на нее посмотреть?

Странно было слушать эту женщину в черном платье, которая когда-то командовала ими; странно было слушать, как теперь она просит у них разрешения.

— Только не разбуди ее, — проворчал Франсуа. — Тогда никому покоя не будет.

Мариэтта на цыпочках подошла к двери, отворила ее и, стараясь не шуметь, вошла. Она долго глядела на спящего ребенка, а когда вернулась в кухню, лицо ее было умиленным и задумчивым.

— Какая хорошенькая! — шепнула она. Франсуа усмехнулся:

— Тебе не трудно угодить.

— Это я смотрю за ней, — гордо объявила Катрин. Мариэтта тряхнула головой, словно отгоняя невеселые мысли, и обвела взглядом полутемную, убогую комнату. — Давайте сделаем маме сюрприз, — предложила она. — К ее приходу уберем дом и приготовим обед.

И Мариэтта принялась за работу. Она вымела пол, до блеска протерла тряпкой старую мебель, расставила все по местам. Потом разожгла в очаге огонь и сварила суп из привезенных овощей и сала. Скоро от кастрюли пошел восхитительный запах, заполнивший всю кухню. Франсуа и Катрин временами даже закрывали глаза: так запах казался сильнее.

Вдали зазвонил фабричный колокол.

— Сейчас придет мама, — сказала Катрин. Действительно, деревянные ступеньки лестницы скоро заскрипели под знакомыми шагами.

— Я спрячусь, — шепнула Мариэтта. — А вы ничего не говорите, ладно?

И она нырнула в густую тень позади шкафа. Мать толкнула дверь и вошла.

Остановилась как вкопанная на пороге, принюхалась. Лицо ее стало испуганным.

— Иисус-Мария! — пробормотала она и снова глубоко вдохнула густой аромат деревенского супа. — Что тут происходит? — спросила она умоляющим голосом.

Мариэтта выбралась из своей засады и шагнула навстречу матери. Обе женщины очутились лицом к лицу. Как они были похожи друг на друга! Тот же рост, та же хрупкость фигуры, те же черные платья, та же усталость на лице… та же печаль! Мариэтта сделала еще один шаг, упала в объятия матери, и они замерли, тесно прижавшись друг к другу. Когда же наконец они отстранились, дети увидели, что лица их мокры от слез.